Лягушка под зонтом
Шрифт:
Прадед оставил записи, по которым можно судить об успехах мыловаров – они продавали много пудов, получали за них немало. Мыло варили всякое: экономичное, белое, простое яичное, желтое яичное. Штучное мраморное шло нарасхват.
– Ты услышала голос предков? – спросила Ольга, озадаченная решением Валентины Яковлевны. – Мыловаров, я имею в виду.
– Хорошо, что уточнила. У нас ведь были особенные предки, – усмехнулась она. – Я рассказывала тебе о двоюродной сестрице нашего главного мыловара. В Угличе ее помнят до сих пор.
– Правда? – Ольга знала, что Леонтьева, сама богатая купчиха и одинокая женщина, потрясла город. Она оставила завещание не кому-нибудь, а своей собаке Серко. Но Серко был не дворняга, как думали, а наполовину волк. Прежде Ольга не знала, что собаки и волки могут соединиться. Но, как объяснила бабушка, только любовь знает, что делает. По завещанию ее любимцу Серко переходило сто тысяч рублей деньгами, золото, кирпичный особняк. – До сих пор не понимаю, – сказала Ольга, – почему родственники не смогли оспорить.
– Суды были праведные, – сказала Валентина Яковлевна. – Родственники проиграли. Но местная власть, конечно, и свой интерес соблюдала. После смерти Серко все имущество отходило городской казне. Заметь, что она, – довольно фыркнула бабушка, – побеспокоилась о неукоснительном исполнении своего волеизъявления. Собаку должны были осматривать ветеринары, наблюдать, чтобы ее не подменили. Оговорила в завещании, что осмотр должен происходить при полицейских.
– Многие уверены, что до этого первыми додумались иностранцы, – сказала Ольга.
– Я читала, – сказала Валентина Яковлевна. – Будто первый, кто оставил состояние четвероногому наследнику, был барон Де Жуар, француз. Сто пятьдесят тысяч франков досталось его догу. Но этот француз обошел нашу родственницу только в одном: своему догу он нанял сторожа и прачку, обрисовал, какой должен быть памятник на договой могиле. – Бабушка покачала головой, словно осуждала за недогляд. – Парень молодец, я про дога. – Бабушка хихикнула. – Строгий парень: не все промотал, приличная сумма отошла обществу защиты животных.
– Да-а, – протянула Ольга. – Теперь это не новость. Завещают всем, даже диким животным и шимпанзе в зоопарке. Но это – пускай. Знаешь, мне непонятно, как наша родственница до этого додумалась? В Угличе, в то время...
– Мне сдается, она жила в другом времени и в другом месте.
– Это где?
– Все зло от книг, – засмеялась Валентина Яковлевна.
– Ну конечно, – фыркнула Ольга.
– Не слышала имя старинной писательницы Вербицкой? Нет?
– Что-то не помню...
– Во времена нашей родной купчихи ее сочинениями зачитывались просвещенные особы. Она вызрела на ее романах.
– Что же такое было в этих книгах? – спросила Ольга, наблюдая за Валентиной Яковлевной. На ее лице блуждала восхищенная улыбка.
– Это была самая настоящая феминистка. Она проповедовала мысль о том, что женщина должна быть самостоятельная. А если так, то она вправе распоряжаться своим сердцем, любить того, кого хочет. Никакой зависимости от мужчины – она должна трудиться и зарабатывать своим трудом.
– Ну прямо про нас с тобой, – усмехнулась Ольга. – Значит, за дело? По примеру предков?
– Но собаке оставлять наши капиталы не станем. Согласна? – спросила Валентина Яковлевна, внимательно глядя на Ольгу.
– Если не найдем достойную, кого-то вроде собаки-волка, конечно, – засмеялась Ольга.
С тех пор прошел не один год, Ольга изменилась и изменила свою жизнь. «Мыльный бизнес» отнимал все время, но приносил деньги. Они позволили гулять по Европе, причем не разъезжать в автобусе в компании шестидесяти чужих людей, а путешествовать в одиночестве. Она полюбила ездить в индивидуальные туры, даже на средиземноморском пляже, с книгой под зонтом, ей не было одиноко.
Ольга увидела и поняла то, чего никогда прежде не видела и не понимала. Она знакомилась с собой, причем не с помощью отражения в зеркале.
Что ж, подошел возраст понимания, почти тридцать. Конечно, она исключала возможность появления в ее жизни мужчины. Но знала точно – он не будет случайный, а тем более – чужой.
Ольга улыбнулась. Какой все-таки смешной этот Барчук, почему он такой? Большой, самостоятельный, но все равно похож на мальчугана, который боится лягушек. Сама она их никогда не боялась. Ее не пугали даже бородавки: «Возьмешь лягушку в руки, бородавок не оберешься!» Барчук – как точно, как правильно. В конце концов найдется человек, который сделает за него то, что он не может.
– А вы заметили, что ваши яблоки точь-в-точь как ваши шорты? – спросил он.
Она чуть было не рассказала, что это вовсе не шорты, а трансформеры. Пристегнешь к шортам полоску ткани на молнии – получатся капри. Еще одну полоску – длинные брюки. При нем она чувствовала, что сама становится похожа на девчонку.
Почему не спросила у него телефон? Ведь чувствовала, что все равно придется искать.
Ольга досадовала на себя. Так что он рассказывал? Сидит в ангаре целыми днями где-то на севере Москвы. Сторожит зонтики. Смотрит на речку.
– Лихоборка, – говорил он. – Названия даются не просто так, есть над чем подумать, когда нет клиентов.
– Лихой Бор, да? – помнит она свой вопрос. Ольга не слишком хорошо знала Москву. Она жила в Измайлово, ей не было дела до северной части города. – Лихой Бор... – говорила она. – Стало быть, в нем орудовали лихие люди. Не боитесь? – шутливо спросила, не отвлекаясь от шоколада, которым он ее угощал.
– Зачем? Разве кто-то знает пределы собственной лихости?.. – уклончиво ответил он.