Лям и Петрик
Шрифт:
— Да.
— Так, так… Его слуга, значит. Очень хорошо. И получаешь, наверное, кучу денег?
— Да.
— Наверно, и харчи и ночлег? Конечно, остаешься здесь при нем? О чем же толковал с ним Гайзоктер? Ах, ты не знаешь? А может, ты ко мне перейдешь ночевать? Здесь уж очень тесно.
— Где же ваш дом?
— Тут, рукой подать. Близкого Йотелю человека я всегда приму с почетом. Переходи ко мне. Пока я один, если дело пойдет, ко мне приедут погостить жена и дочка… Как раз твоего возраста… Так, так… Стало быть, не знаешь, что говорил Гайзоктер? А с виду ты парень вроде не глупый…
Тут
— Что вам нужно?
— Я хотел бы с тобой посоветоваться, Йотель.
Йотель поднял голову, потер глаза, прищурился так, что глаза его превратились в две хитрющие щелки и, деланно зевая, протянул:
— Кто вы такой?
Сбитый с толку Либерс принялся робко напоминать о себе.
— Ох-ох! — Йотель подавил зевок. — С чем же вы снова ко мне? Ведь подряд на соль, кажется, достался вам.
— Пускай бог воздаст тебе сторицей, дорогой Йотель. Я пришел ради твоих интересов. Я хочу поставить твое дело так, чтобы оно гремело.
— Опять планы? Конкуренция?
— Боже сохрани. Только ради тебя, из благодарности к тебе. Я мог бы арендовать Буг.
— Тот товар не пойдет.
— Ну, я тогда возьмусь за другие реки, самого левиафана очищу. Только попробуй передай мне дело! Ведь сам видишь, что Гайзоктер не справляется. Попробуй, друг, увидишь!
Йотель сделал вид, будто спит.
— Вот погляди, что я уже успел. И все ради твоих интересов. Договорился с деревнями на Буге, на Днестре, на Синюхе. Немало деревень исколесил…
Йотель взметнулся как ужаленный.
— Кто тебя просил болтать? — рявкнул он словно подстреленный, и его тяжелая грудь высоко поднялась и опустилась.
Йосю Либерса точно громом сразило. Йотель хватил кулаком по столу:
— Вон!
Либерс в одно мгновение исчез.
Петрик был в полном восторге: значит, и таких людей можно гнать в шею! А хорошо, если бы кто-нибудь шуганул и самого Йотеля! Он, видать, тоже чего-то боится, недаром у него сейчас вид побитого пса. Чего же он боится?
Петрик наблюдал, как Йотель завязывал шнурки на ботинке; он так тяжело сопел при этом, что просто умора смотреть на него. Толстые, жирные складки на брюхе мешали ему дотянуться до ботинка. Обеими руками сразу он его достать не мог и действовал поочередно, то левой, то правой рукой, при этом он пыхтел, задыхался, обливался потом, точно проделывал бог весть какую работу. Да, шнуровать ботинки — сущее наказание. Злой, раздраженный, он крикнул Петрика на помощь.
[20]
Странное положение у Петрика: не то он кучер, не то слуга у Йотеля, не то сторож у банок, не то рыбак, который вместе со всеми тянет невод, не то засольщик, который гнет спину у чанов. Эта неразбериха, затем мучительная мысль, что Ляма он не найдет, гнетут его. Томит и бесконечная возня вокруг загадочного предприятия, постоянная вражда и споры хозяев, которые повсюду рыщут, без конца командуют и считают прибыль.
Его влекло к Переле, тоска по ней толкала его к Либерсу, но все это было ему противно. Чтобы не ходить к Либерсу, он
На засолке работало немало детей и женщин, несмотря на то, что это самая губительная работа: тело покрывалось язвами, портилось зрение, начинало колоть в груди. А на самую легкую работу, на чистку чешуи ставили мужчин — из компании Гайзоктера и Лукьянова.
От чана к чану, от одной скрюченной спины к другой побежал слушок о том, что Гайзоктер прикажет засольщикам работать до поздней ночи. Нелегко тогда будет засольщикам. А чистильщикам ничего: ведь каторжной работой по засолке командует Гайзоктер и Лукьянов. Они добиваются, чтобы чехонь осталась у них в виде чистой прибыли. Мало им бешеных денег, которые они получают от Йотеля!
С чистильщиками Йотель запанибрата. Ему надо выжать из них как можно больше чешуи. За чистку он платит особо. А чистильщики только того и ждут, чтобы он велел поработать сверхурочно два-три часа. Лишний заработок не помеха, и работа нетрудная.
Вокруг Петрика глухо ворчат и ропщут засольщики. Сам он работает с жаром, ему хорошо с ними. Главное, чтобы его не забрали отсюда. И вдруг все преобразилось. Со стороны будто ничего и не произошло, но многие, очень многие сразу ожили. А кое-кого это, конечно, поддело под седьмое ребро. На Петрика же словно счастье свалилось. Дело в том, что Либерс, который держит поставку соли, нанял Кета возчиком.
Он хотел этим добиться двух вещей: во-первых, присутствием байстрюка растравить раны Гайзоктера и, во-вторых, иметь крепкого дешевого биндюжника. Он даже предполагал, что Гайзоктер на время исчезнет, как это уже однажды было в местечке, когда он привез Кета.
Но Йося Либерс ошибся: Гайзоктер не только не уехал, но даже бровью не повел. Он только ухитрялся не встречаться с Кетом, обходил его за три версты. А Кет стал таким отчаянным парнем, что не подступись, совсем не боится хозяина. Наоборот, теперь Йося Либерс частенько робеет перед ним; байстрюк умеет так глянуть на своего повелителя, что у того душа в пятки уходит. А о своем замечательном папаше, Гайзоктере, он и словом не обмолвится, точно он его и знать не знает.
Засольщикам явно становилось веселей, когда к ним заявлялся Кет. Богатырского сложения, ловкий, он с первого взгляда привлекал к себе, вызывал затаенное чувство гордости; при нем все становились разговорчивей, бодрей, рождалась уверенность в свои силы.
Изнурительный, тяжкий труд Кету как будто нипочем. Кажется, кости у него вовсе не ноют от непосильной работы. Раньше он Петрику не нравился, а сейчас его влечет к нему.
Всякий раз, когда Кет принесет куль соли, хочется поднять голову и посмотреть на него, словно на что-то светлое. Самую тяжелую работу он проделывает с удивительной легкостью. Не верится, что он устает когда-нибудь. Даже пот он утирает так, словно удаляет освежающую влагу с лица после утреннего умывания. Иной раз он вдруг безо всякой причины махнет длинными, багровыми, изъеденными солью руками, поднимет сияющее лицо и звонко выкрикнет на весь амбар: