Люби меня всего
Шрифт:
«Спасибо, Тео».
Пока мы поели и убрались, было уже начало пятого. Мы устроились на диване, и Орин прижался ко мне сбоку. Удовольствие, которое принёс этот момент, было долгожданным. Никто из нас не говорил долгое время, просто наслаждаясь компанией друг друга, чего было достаточно. Вся вина и тревожность, которые принесла неделя, отошли на задний план.
Я провёл пальцами по его волосам и поцеловал его в макушку. Свежий запах его шампуня щекотал мне нос, когда я вдохнул его.
—
— Что? Нет.
Он повернул голову, чтобы посмотреть на меня.
— Ты сказал, что у тебя была тяжёлая неделя и что меня трудно понять.
— Не тебя, а ситуацию, — я побудил его сесть, чтобы объясниться. — В прошлую пятницу я почти всю ночь провёл с крайне нестабильным Коувом. Это было пугающе, и я не знал, как с этим справиться. Мне это удалось, но на следующий день у меня не было ни мгновения всё обдумать, и Коэн был собран и готов ехать на пляж.
Лицо Орина побледнело от упоминания имени Коува.
— Что он сделал?
Я попытался придумать самый мягкий способ это объяснить. Я больше не был уверен, что вижу Коува в том же свете, что и Орин. Я надеялся, что если поделюсь этим, как бы это ни было сложно, это поможет Орину принять Коува и, может быть, попробовать то, что предложил его доктор.
— Думаю, он вышел вперёд из-за того, чем мы занимались. Ты помнишь?
Орин кивнул, и на его лице промелькнула грусть.
— Орин, я не думаю, что Коув тебя ненавидит. Он ненавидит себя. Всё, что я видел, чего свидетелем стал, показало мне мужчину в агонии из-за того, что в нём столько ненависти к себе, что он не знает, как с этим справиться.
Орин покачал головой, пока в его глазах собирались и блестели слёзы.
— Нет, ты ошибаешься.
Я ведь не знал его внутренний мир и даже не мог притвориться, что понимаю, но я знал, что видел. Коув был сломан внутри, он едва мог функционировать.
— Орин, он…
Он слетел с дивана, смаргивая слёзы, которые текли по его щекам.
— Я тебе покажу.
Он исчез в конце коридора и через мгновение вернулся с тем, что я опознал как его дневник. Он пролистал несколько страниц и широко раскрыл дневник, кладя его мне на колени.
То, что было нарисовано на странице, отражало боль, какую я никогда раньше в жизни не видел. Слова «умри» и «ненавижу тебя» были выведены с такой силой, что я чувствовал под пальцами вмятины. Там были царапины, злобные линии и дырки, где ручка прорвала страницу. Несколько связанных отрывков были смешаны с разрушением. «Я никогда тебя не впущу». «Я лучше буду страдать в одиночестве». «Однажды плохой, всегда плохой». И так далее, и так далее…
Я не мог продолжать читать. У меня в животе всё переворачивалось, и комок желчи поднимался к горлу. Переложив дневник обратно на колени Орину, я дал себе минуту, чтобы собраться.
— Видишь, — прошептал он. — Он хочет, чтобы я умер. Он ненавидит меня.
Я
— Нет. Орин, выслушай меня. Это направлено не на тебя. Это направлено на него самого. Коув чувствует себя как в ловушке в теле, которое он ненавидит. Он ненавидит не тебя. Он… — я взял Орина за руку, собираясь зайти туда, куда никогда не заходил раньше, и я боялся, к чему это может нас привести. — Он прошёл через ад. Это Коув был создан для того, чтобы справляться с насилием, когда ты был ребёнком, разве не так?
Это был первый раз, когда я вообще предположил, что у Орина может быть насильственное прошлое. Но у меня больше не было сомнений. Учитывая мои исследования ДРЛ и наш барьер в плане близости, не требовалось быть учёным, чтобы выяснить, что могла быть история насилия.
Орин замер с расширившимися глазами, но машинально кивнул.
— Я ничего об этом н-не знаю. Кроме того, ч-что это было.
Я коснулся его лица, привлекая его внимание.
— И мы не будем об этом говорить, — заверил я его. — Я говорю только то, что Коув подвергся большой травме… в этом теле. В теле, которое он сейчас ненавидит и считает уродливым. В теле, внутри которого он застрял со всеми воспоминаниями, от которых не может избавиться.
Губа Орина дрожала.
— Н-н-но я не хочу, чтобы он мне рассказывал. Я не хочу з-з-знать.
Я едва мог дышать, видя, как на лице моего парня отражается страх.
— Он не хочет тебе рассказывать. Но отчаянно старается найти альтернативные способы справиться с этой болью внутри. С этими ощущениями беспомощности, уродства, ненависти к себе, он бунтует, чтобы ослабить эту боль. С физической болью он может справиться. Он мне так сказал. Так что он вызывает физическую боль, чтобы не так сильно чувствовать эмоциональную.
Орин мысленно ушёл в себя, обдумывая то, что я сказал. Он вибрировал и дрожал, и я прижал его к своей груди и обнял. Может, я ошибался. Но если я был прав, может быть, Орин мог делать шаги в правильном направлении, как нужно было, по мнению его доктора и Тео.
— Что мне делать? Не думаю, что мы когда-нибудь сможем поладить. Он меня не послушает. Никогда не слушал.
Следующее предположение было выстрелом наугад, но когда я услышал недавно слова Коэна, до меня дошло, что это может помочь и Коуву.
— Может, подтолкни его больше быть собой. Позволь ему свободно выражаться, как делает Коэн. Побуди его сходить в магазин за одеждой, которую он хочет носить. Он сказал мне, что во внутреннем мире ему нравится играть на гитаре. Если бы у него была отдушина, и если бы Коув тоже мог быть снаружи, может, это помогло бы.
— Наверное, он захочет зататуировать моё тело или проколоть его, или что-нибудь ещё такое радикальное.
— Поставь границы. Будь готов со временем обсудить эти более постоянные добавления.