Люби меня
Шрифт:
Не омрачает настроения даже потерянное до ужаса дорогое колье. А ведь Сашка мне его только утром подарил.
– Плюнь, Сонь, – успокаивает он меня.
– Может, еще найдется… Где-то в зале…
– Даже если не найдется – похуй. Расслабься. Вернись обратно.
Целует, и я отвечаю. Не могу таить страсть, которая бушует внутри с ночи.
Мы свидетели на свадьбе, и, естественно, едва кто-то замечает, что мы целуемся, сразу же начинают кричать «Горько!» и вести счет на длительность. Нам только в кайф такое внимание.
Когда мы танцуем, время, какой бы ритмичной не была музыка, будто бы подвисает. Сашка подбрасывает меня вверх, и я словно бы там задерживаюсь. Не сразу падаю обратно ему в руки. Воздух в груди застревает, и восторг разлетается салютами. Проваливаюсь в любимые объятия и уже в них заливаюсь счастливым смехом. Откидываю голову, он целует меня в шею. Мое счастье пролонгируется. В глазах будто бы звезды сверкают. Когда прижимает крепко-крепко к груди, сама его обнимаю. Прикрывая глаза, касаюсь виском колючего подбородка. Раскачиваемся под музыку, и все вокруг исчезает.
Конкурсы в праздничной программе, конечно же, выпадают не только юморные, но и предельно пошлые. Как бы Саня не противился выставлять меня перед другими в каком бы то ни было сексуальном свете, долг свидетелей вынуждает нас не просто участвовать, а быть предводителями этого разврата.
– Я люблю только тебя, – шепчу ему на ухо периодически.
С вчерашней ночи это работает лучше, чем обычно. Он расслабился. И, кажется, подавил свою дикую ревность. Улыбается мне. По-настоящему веселится. Это заставляет меня чувствовать себя еще счастливее. Ведь я могу не дрожать, что он подумает, когда кто-то из парней невзначай меня коснется.
Самый крутой и запоминающийся момент на свадьбе случается неожиданно. Отец Артема просит включить старый хит, их с женой любимый трек из молодости. Говорит прекрасные слова, посылая нам всем безумные флюиды любви и страсти, которые можно пронести через годы. Есть же такие пары! Смотрю на Чарушиных-старших, когда они начинают танцевать, и восхищаюсь.
А потом Тёмыч приглашает Лизу, присоединяется к родителям под покров этой стариной мелодии, и я уже едва не плачу от умиления. Сашка не дает раскиснуть. Хватает меня за руку, вытягивает аркой над нашими головами и увлекает на танцпол, чтобы со смехом закружить в импульсах любви, которая становится в этот момент общей – неразрывной магической силой.
Следом выскакивает Рина – младшая сестра Артема и тот самый трудный ребенок, которого так часто и якобы неохотно нянчит Даня Шатохин. Она раскрепощенная донельзя. Фестивалит между нами так, что засматриваешься. И что вы думаете? Этот типа уставший нянька-Данька выходит к ней. Прибрав царевну-кобру к рукам, ловко подавляет все ее протесты. Ну да, у него же опыт. Вскоре они уже выплясывают вместе со всеми как настоящая пара.
После этого выходят на площадку и Бойки, и Филя с Лией, и другие…
Этот танец – не часть запланированной программы, но танцуем мы поразительно слаженно. Подозреваю, что весь секрет в том, что нас объединяет та самая любовная магия.
– Я так счастлива за Лизу, – выдаю Сашке в какой-то момент. – Она попала в чудесную семью! Именно о такой я для нее и мечтала!
Он реагирует не сразу. В начале моего эмоционального выплеска напрягается. Но через пару секунд все же кивает.
– Ты права. С Чарушиными можешь больше за нее не волноваться. Залюбят ее все. Не отобьется.
Наверное, мы оба невольно сравниваем с его семьей. Итоги плачевные, понимаем тоже оба. И все равно мне плевать. Говорю Сашке об этом, обнимая его.
– Будем с тобой вдвоем. Нам и вдвоем шикарно!
– Согласен, – смеется он.
– Мы сильные!
– И с этим согласен.
– Каким бы серпантином не был наш путь, справимся!
– И снова согласен!
Я не хочу думать, что этот день – короткое перемирие. Не допускаю мысли, что обиды, ревности и ссоры снова вернутся, как только утихнет эйфория. Отрицаю упорно, но правда в том, что за последние месяцы подобное уже происходило не раз.
Нет… Сейчас по-другому! Я ведь открыла ему почти все, что меня тревожит.
И все же…
Все хмурые и колкие взгляды Людмилы Владимировны принимаю с некоторым злорадством. Пусть видит, что больше у нее нет власти, чтобы заставить Сашу меня игнорировать. Он, конечно, достаточно мягко ее на место поставил. Не так, как хотелось бы мне. Но пусть хоть так. И нам, вроде как, нет нужды беспокоиться о ее здоровье. Она живее всех живых! И слава Богу, конечно.
– Что-то меня мутит, – сообщаю сестре, обмахиваясь руками. – Душно тут… Пойду, подышу.
– Пойти с тобой? – сжимает мою неожиданно вспотевшую ладонь.
– Нет… Не покидай свое торжество. Я быстро! Пока Сашка с парнями покурит, вернусь.
Лиза одалживает мне свою белоснежную шубку. Накидываю ее на плечи. С кокетливой улыбкой позирую, когда вижу, что фотографирует меня. Пританцовывая, пересекаю зал и, наконец, выхожу на балкон. Мороз трещит, народ сюда в такое время неохотно тянется. Разве что покурить кто-то изъявит желание непременно на воздухе, а не в отведенном для этого помещении.
Такими ценителями кислорода оказываются Игнатий Алексеевич и отец Влады – Владимир Всеволодович Машталер.
Услышав мои шаги, оба, замолкая, оборачиваются к двери. Я сдержанно киваю, вежливо улыбаюсь и, дождавшись ответной реакции, прохожу к противоположному краю балкона. Все время, что я там стою, мужчины сохраняют тишину. Слышу только, как попеременно затягиваются и выдыхают табачный дым. Мне, несмотря на расстояние, становится от этого запаха дурно. Да и неуютно я себя чувствую. Кажется, что наблюдают за мной.