Люби меня

Тодорова Елена

– Я жду тебя, Саша… – прикусывая нижнюю губу, скольжу пальчиками под трусики. – Давай скорее… А то я без тебя не только шампанского напьюсь…

– Блядь… – хрипит он и краснеет. – Ты хочешь, чтобы я не доехал?

При этом резко рулем крутит. Шум двигателя становится громче. Не знаю, куда свернул, но скорость явно увеличил.

– Нет… Хочу, чтобы доехал… – высвобождаю из кружева одну грудь и демонстративно зажимаю пальцами сосок. – Хочу тебя… – вторая рука глубже в трусики уходит, погружаюсь в себя, и Сашка это понимает.

– Блядь…

Естественно,

он набрасывается на меня, едва появляется дома. Трахает прямо в гостиной, на краю накрытого мной стола. Вбивается неутомимо, словно обезумевший. Я дважды кончаю, Сашка даже не замедляется. Кричу, раздирая ему плечи. От переизбытка ощущений плачу. Ему в тот момент плевать. Он уничтожает меня своей страстью. Кажется, после него мои ноги попросту не сойдутся вместе. Промежность горит и безостановочно пульсирует. Низ живота каменеет и болит. Но я все равно снова и снова кончаю. Сашка знает, что сделать, чтобы я улетала. У меня нет шансов на сопротивление. После очередного взрыва скатерть подо мной намокает. Едва не заваливаюсь спиной на чертовы салаты. Саша перехватывает и, сняв меня со стола, опускает перед собой на колени. Четыре жестких толчка в мой рот, и он заставляет меня лакомиться своей спермой.

Так проходит наш Новый год.

Оливье, шампанское и мандарины будут значительно позже. По сути, под утро, когда нормальные люди уже заваливаются спать. Мы отключаемся только после девяти. Засыпая, держимся за руки с такой отчаянной силой, словно боимся, что кто-то прокрадется в квартиру, разорвет эту сцепку и раскидает нас на километры.

Двадцатого января, за день до свадьбы Лизы и Артема, у нас с Сашкой случается очередная грандиозная ссора. Причина все та же – ревность. Увидел, как я разговариваю с молодым преподавателем, и началось.

– Ты улыбалась ему? На хрена эти знаки? Хочешь, чтобы он тебя выебал?

– Пошел ты сам на этот хрен! Идиот…

– Куда пошел?! – звереет, конечно.

Так я с ним еще не разговаривала.

– Мне, черт возьми, надоело расплачиваться за грехи ТВОЕЙ семьи! – ору, не помня себя от бешенства. – Я не виновата, что они друг другу изменяли! Я не виновата, что ты так остро это переживаешь! Я не виновата в том, что ты сам мне приписываешь!

– Замолчи! – стискивая мои плечи, сердито встряхивает.

– Нет, не замолчу, Саш. Не замолчу! Я устала бояться твоей реакции на каждый свой шаг! Я сыта по горло грязью, что ты на меня опрокидываешь! Я задолбалась от этого перманентного нервного напряжения!

– Молчи, сказал! Молчи!!!

– Иди, расскажи про измены своей любимой мамочке! – впервые позволяю себе принизить не только его, но и мать, на которую он после ее чертового приступа едва ли не молится. – Или паскудному блядуну папаше!

– Я тебя ударю! – рявкает, больно стискивая пальцами не просто подбородок, а буквально пол-лица. – Слышишь меня?! Я тебя сейчас, мать твою, ударю!

– Бей! – выкрикиваю в страхе я и сама ему пощечину заряжаю. – Бей!!!

Но Саша, конечно же, не отражает даже это. Несмотря на то, что я совершенно точно, захлебываясь своей болью, провоцирую его на конкретное

бытовое насилие, он не может меня ударить. Вместо этого… Вижу, как из его глаз выскальзывает скупая слезинка и прокладывает по пышущей краснотой щеке тоненькую дорожку.

– Саша… – выдыхаю с дрожью сожаления.

Он отталкивает меня. И отворачивается. Пока я замираю в нерешительности, с яростным криком растирает ладонями лицо. А потом… Так же стремительно оборачивается, подхватывает меня на руки и впивается в губы свирепым поцелуем.

Не знаю, как физически друг друга не калечим, так бешено любим этой ночью. По ощущениям под конец едва живые. Дышим с огромным трудом, пока волшебная, но, несомненно, ядовитая пыльца нашей одержимости оседает на истерзанных страстью телах.

Когда все стихает, обнимаемся и шепчем друг другу важные слова. Саша как-то так подгадывает и прорывается сквозь выставленную мной броню. Допытывается ласково, и я сдаюсь. Впервые осмеливаюсь выразить то, что сжигает душу.

– Я ревную тебя к твоей маме… Я ревную к этой чертовой Владе… Я ревную к той жизни, что ты ведешь без меня… Прости-прости… Я не могу иначе!.. Я обижаюсь, да… Прости… Обижаюсь, что я для тебя ниже них… Мне очень больно!

– Ты не ниже! С ума сошла? Ты выше всех! – выпаливает Саша, жарко дыша мне в ухо. И, скручивая, прижимает к себе так крепко, что у меня кости трещат. – Как ты не понимаешь, а? Как не видишь? Я повернут исключительно на тебе! Просто представь… – сипло вздыхает. Громко сглатывает и, наконец, выдает: – Сонь, ну не могу же я угробить свою мать? Как мы будем жить, если я поставлю вопрос ребром, и у нее случится приступ, который она, вполне вероятно, не переживет?

Я вздрагиваю и зажмуриваюсь. Страшно такое даже слышать, не то что представлять.

– Я понимаю… Понимаю, Саш… Просто высказалась… Обида все равно есть, и будет, Саш… Это сильнее меня… Умом я с тобой согласна. Полностью согласна, Саш! Не дай Бог, чтобы с мамой что-нибудь случилось! Не дай Бог! – искренне возлагаю молитвы, чтобы с ней все было в порядке. И, не сдержавшись, шепчу: – Ты же не видишься с этой Владой?

– Издеваешься? – вроде как охреневает Сашка. Приподнимаясь, смотрит на меня широко распахнутыми глазами. – Ты серьезно можешь допустить подобное? Нет! Никаких контактов я с ней не поддерживаю.

Я вдруг чувствую себя такой дурой… Очень счастливой дурой!

– Любишь только меня? Только меня? – тарабаню задушенно. И в панике посягаю на то, что нельзя трогать: – Больше мамы?

Он качает головой и усмехается.

– Больше, Соня. Клянусь. Ты – мое все.

На следующий день, на свадьбе Лизы и Артема, наша любовь пылает особенно ярко. Мы отпускаем скопившиеся обиды. Взамен им генерируем сумасшедшие потоки положительных эмоций. Мы счастливы как никогда сильно. И ничего, даже присутствие высокомерных и хмурых родителей Саши, не способно пошатнуть эти ощущения. Мы зажигаем едва ли не круче жениха с невестой. Благо, сестра с мужем только рады. Она у меня скромная, лишнего внимания не выносит, а Артему попросту не до гостей.