Люби меня
Шрифт:
С деланной неторопливостью отступаю от перил и, не глядя на мужчин, удаляюсь обратно в зал.
Только еще до того, как я добираюсь до двери, они, не заботясь о том, что я услышу, выдают странные фразы.
– Это пора прекращать, – говорит Машталер. – Если ты понимаешь, о чем я говорю…
– Понимаю, – поддерживает Игнатий Алексеевич столь же холодно.
У меня по спине озноб бежит, и я все-таки прибавляю ходу, чтобы скорее нырнуть в зал. Там почти сразу же в Санины объятия попадаю. Греюсь и смеюсь, но внутри бьется, как раненый монстр, тревога.
Знать бы тогда, чем все это закончится…
50
Ты моя навек…
– Привет, родной, – восклицает мама, прижимая к моей щеке ладонь.
Бурная радость, которую она сейчас транслирует, ни хрена не стыкуется с ее хладнокровным характером. И это заставляет меня сразу же напрячься и приготовиться к очередному дерьму.
– Привет, – слегка наклоняюсь, чтобы поцеловать в щеку.
– Видел, какое солнце сегодня? Прям весна!
Смотрю на нее, а в висках уже молотки долбят.
Стоит спросить, что с ней, к черту, случилось? Может, она на каких-то таблетках? Или, как сейчас модно, проходит какой-то курс психотерапии а-ля-бля «Я люблю жизнь»?
– Конец января, мам. Какая весна? Давай, заземляйся, – хмуро выдаю в ответ.
Реакции на свою просьбу не дожидаюсь. Как только метрдотель приглашает нас в зал, подхватываю мать под локоть и веду к столику. Пока помогаю ей сесть и занимаю место напротив, подходит официант. Делаем заказ. И едва остаемся вдвоем, начинает разворачиваться тот самый пиздец, к которому я, зная свою маму, инстинктивно готовился.
– Колье нашли, – толкает она с внушительным апломбом, будто не мне это говорит, а выступает в зале заседания суда.
– Отлично, – сухо одобряю я.
– Не спросишь, где?
– Похрен.
– А я все равно скажу.
– Кто бы сомневался, – ухмыляюсь, хотя мне ни хуя не весело.
Сердце ускоряет ход и за мгновение почти доводит меня до приступа.
– Твоя Соня только сделала вид, что потеряла его, – сообщает мать, выплескивая в сторону моей девушки все то презрение, которое ей обычно приходилось при мне сдерживать. Видимо, теперь чувствует, что вправе выдавать эти эмоции. – На следующий же день после свадьбы она его сдала в ломбард.
Не пытаюсь предположить, что колье толкнул другой человек, который нашел его или даже тупо спиздил. Уже понимаю, что дальше пойдут конкретные доказательства против Сони. Если бы их не было, мама бы никогда не начала этот разговор.
И мои гребаные ожидания, увы, оправдываются.
На стол ложатся фотографии, а точнее – стоп-кадры с камеры видеонаблюдения в какой-то винтажной псевдо-ювелирной лавке, где моя Соня держит в руках то самое проклятое колье.
В груди неприятно сжимается. Но я продолжаю делать вид, что эта информация не имеет никакого ебаного значения.
– Я же сказал, мне похрен, – точу методично, как зэк, коих перед моей матерью сидело немерено, заточку. – Продала – значит, продала.
– Ты сам слышишь, что говоришь? Перестань же вести себя как глупый влюбленный мальчишка! – выпаливает она, обращая свое презрение на меня. – Эта девчонка тебя доит, как лоха, ты это, черт возьми, понимаешь?!
Когда-то, в самом начале наших встреч, я сам пытался купить Соню Богданову. Не видел в этом ничего зазорного. Однако сейчас… Когда реально маячит вероятность, что она со мной только из-за бабок, нутро разъебашивает, как дуло ружья, в которое вставили слишком мощный патрон. А на курок ведь жала моя родная мать.
Какого хрена?
Не собираюсь ей показывать, что творится внутри!
– Похрен, – повторяю так же твердо.
– А мне – нет, – она в ярости. Явно не той реакции ожидала. – В конце концов, это мои деньги!
Я достаю портмоне с банковскими картами и кладу его на стол поверх гребаных фотографий. Мать теряется и резко умолкает. Отличный результат. Давно надо было это сделать.
– Спасибо, мам. И прости. Я сейчас уйду, чтобы не наговорить тебе хероты, – оповещаю спокойно. Поднимаясь, наклоняюсь, чтобы коснуться губами ее лба. – Вечером созвонимся.
Выхожу из зала с абсолютно прямой спиной. Но внутри меня, безусловно, ломает. Не знаю, как справляюсь с управлением. Пока еду на тренировку, все на автомате делаю. В груди ураганы свищут. И это уже не какая-то пыльная буря, которая рано или поздно уляжется. У меня внутри давно не пустыня. С появлением Сони там образовался райский сад, и сейчас часть деревьев вырывает с корнями.
Солнышко… Солнечная энергия – не просто один из самых сильных источников природы. Она – основа жизни. Вот и Соня стала для меня жизненной необходимостью.
Даже если допустить, что она разводит, как осла… Что по-своему манипулирует, вынуждая ходить перед ней с гибкой спиной и по первому же мановению руки опускаться на колени… Могу ли я от нее отказаться?
Не могу, блядь.
Она меня любит. Если включить голову, сомнений нет. Нет же? Так прикидываться нереально!
Любит. Любит. Любит!!!
А я… Проглочу этот ее косяк с колье. Вообще ничего не скажу. Забуду, на хрен.
На хуя попусту коптить словами? Чтобы наговорить какой-то оскорбительной хрени? Обвинить ее в алчности? Показать, что я не лох?
Я понимаю, почему она так сделала. Как меня покалечили когда-то семейные измены, так ее – нищета.
Пусть продает что угодно. Пусть тащит втихаря. Пусть, блядь, складирует эти дьявольские бумажки, как хомяк.
Для меня это не самое страшное.
Неприятно. Мерзко. Больно.
Но не смертельно.
Только мать, черт ее дери, не желает успокаиваться. Придерживая руль одной рукой, второй снимаю блок с мобилы, чтобы прочесть налетевшие от нее сообщения.
Людмила Владимировна Георгиева: А ты знаешь, что она наши деньги еще и друзьям-товарищам раздает?