Люби меня
Шрифт:
Зачем он это написал? После всего, что сделал! Господи, ну зачем?!
Я не знаю, как теперь справляться со всеми своими эмоциями. Ничего не помогает. С каждой секундой, пока я заставляю себя думать, они лишь множатся и набирают объем.
– Все нормально? – голос Шатохина словно бы издалека доносится.
– Да… Все нормально. Сестра пишет. Переживает. Я отвечу, окей? Извини.
Александр Георгиев: Не целуй его!
Александр Георгиев: Не целуй его!
Александр
У него что клавиатура заклинила? Или, что более вероятно, мозг? Какого черта вообще он вздумал заставлять меня задыхаться?
– Отвечай, конечно, – бормочет Шатохин и слегка кривит губы.
Знаю, что Лиза ему не нравится. Все из-за того, что он считает, будто она разбила одному из его лучших друзей сердце. Да они, походу, все так думают. Саша ведь тоже на что-то такое намекал.
– Мы подъезжаем, – добавляет Шатохин, пока я пялюсь в экран, пытаясь сообразить, что написать. – Минуты две, и будем на месте. Там уже вряд ли услышишь мобилу. Будет громко. Предупреди об этом сестру.
– Хорошо.
Сонечка Солнышко: Ты приказываешь, что ли? В том формате отношений, что у нас есть, ты не вправе указывать мне что и с кем делать. Так что оставь меня в покое. Когда потребуется навестить твою маму, предупреди, пожалуйста, за день. Всего хорошего!
Я делаю все, чтобы он думал, будто я спокойна. Словно бы мне плевать на него. Так же, как ему на меня. Я не истеричка, чтобы устраивать скандалы парню, который даже не считает меня своей настоящей девушкой. Вообще непонятно, что он от меня хочет! Это раздражает. Но не настолько, чтобы я становилась инициатором выяснения отношений.
Александр Георгиев: Какой формат ты хочешь?
Не сразу понимаю, о чем спрашивает. А когда понимаю, то злюсь.
Чего он этим добивается? Думает, я по битому стеклу ему навстречу пойду? К черту!
Но, Боже мой, вместе с тем меня так выкручивает! Впервые в жизни приходит в голову полная жесть: бороться с соблазном, стуча в молитвах лбом об пол, как когда-то приказывала мама.
Сонечка Солнышко: С тобой вообще никакой. Я уже говорила, что мне не нравится то, как ты относишься к людям. А особенно то, как ты поступаешь со мной.
Александр Георгиев: Понял.
А вот я ничего не понимаю! Таращусь в смартфон, ожидая, что вот-вот прилетит новое сообщение и все прояснит, но экран вскоре гаснет. Ничего так и не приходит.
Мотор глохнет. Мы на парковке. Вокруг темнота. Я решительно поворачиваюсь к Дане.
– Поцелуешь меня?
Он ничего не говорит. Просто поворачивается и тянется ко мне через консоль. Я сосредотачиваю все свое внимание на его губах. Они выглядят сексуально. Трещины и кровоподтек лишь придают им какой-то безумной притягательности.
Мое сердце еще яростнее заходится. Пускает по венам ток. Меня бросает в жар. Я потею и тут же покрываюсь мурашками.
Хочется поторопить его. Но ни шевелиться, ни говорить я не способна.
Скорее бы прыгнуть. Скорее бы утопить свой страх. Скорее бы задохнуться и забыть ЕГО.
Нам не по пути. Точка. Хватит выдумывать.
Чувствую горячее дыхание Шатохина. Оно приятное. Заставляет меня задрожать. Но… Едва его губы касаются моих, я вдруг прыскаю и отворачиваюсь. Этот смех – не что иное, как нервный срыв. Потому что сразу после этого я утыкаюсь лицом Дане в шею, обнимаю его и разражаюсь слезами.
– Прости… Ты очень классный, но я не могу сделать это назло… – захожусь в бессвязном, совершенно бесконтрольном трепе. – Я почти девятнадцать лет ждала своего первого поцелуя… Я год хотела, чтобы это был ОН! Я люблю его! Мне больно! Я запуталась… Но поцелуй с тобой не поможет мне его разлюбить… Не сейчас… Не хочу использовать и ранить тебя… Прости…
– Блядь… – хрипит Шатохин явно растерянно. Не предпринимает попыток отлепить меня от себя – воспринимаю это как готовность на подобный контакт. – У меня, если что, нет таких долбанутых затыков. Можешь использовать меня. Мне похуй. Я тебя тоже использую. Мать твою… Поверь, очень даже охотно использую. Только не надо со мной рыдать. Это не круто.
– Знаю… Прости… Никому не говори, пожалуйста… Не понимаю, что со мной происходит! Только рядом возникает парень, и меня выворачивает наизнанку. Я вообще никогда не плачу, клянусь! Сегодня был ужасный день… Я будто умерла, понимаешь?
– Не очень.
– Тогда просто поверь на слово.
Наконец, он изворачивается и заставляет меня отодвинуться. Я тотчас прикладываю все усилия, чтобы тормознуть истерику и быстро утереть ладонями щеки.
Даня смотрит мне в глаза. Дольше и напряженнее, чем это обычно делают посторонние люди. Да, он умеет пробираться в самую душу. Контакт не со мной, а именно с ней налаживает. Какой-то бес, честное слово. Но какой же обаятельный!
– Это из-за него? – спрашивает прямо. – В него влюблена?
Он не называет имени. А я не пытаюсь выкручиваться.
Опускаю взгляд и киваю.
– Ладно, – вздыхает Шатохин. – Пойдем хотя бы набухаемся.
– Пойдем, – с готовностью отзываюсь я, словно для меня это тоже обычное дело.
– Имей в виду, раз ты не даешь, я найду с кем потрахаться. Без обид, надеюсь? Подождешь спокойно? Обещаю, что оставлю тебя с кем-то нормальным.
Жар заливает всю площадь тела. Смущаюсь от таких откровений, но он ведет себя так обыденно и уверенно, что даже не приходит в голову обидеться.
– Да… Хорошо… Подожду.
Выходим из машины.
Несколько удивляюсь, что идем мы не в клуб, а ныряем в подъезд. Даже по моим меркам обшарпанный. Просто другая эпоха. Должно быть, самый старый район Одессы. Я начинаю волноваться, но, естественно, скрываю это.
Даня останавливается перед двустворчатыми деревянными дверями, из-за которых вовсю грохочет музыка.
– Насчет Прокурора… – бросает как бы между делом. – Лучше не связывайся с ним. Просто отстань, ладно? Не будь дурой.