Люби меня

Тодорова Елена

Подхожу к стене. Касаюсь ладонями лодыжек. Если бы не высокая вероятность загнать в ее прелестную задницу торчащие из рамы стекла, хватило бы роста и сил просто стащить вниз. Но я ведь не хочу, чтобы она пострадала. И это нормально! Ничего отличительного.

– Блядь… Соня, прыгай уже!

И она прыгает. Едва мой вибрирующий неясными эмоциями голос стихает, выступает вперед и, отталкиваясь от окна, плавно соскальзывает прямо мне в руки. Вдоль всего тела прочесывает, будто физически раня. Кожа вспыхивает. Только это еще так называемые цветочки. Глубже хуже – под, казалось бы, толстой шкурой словно килограммы тротила взрываются.

Как бы неуместно это ни было, жажду

притиснуть ее прямо там к стене. Уверен, что все еще несусь на адреналине. Потому и делаю это. Прижимаю, вторгаясь туда, куда Соня в здравом состоянии не пускает – между ее ног. Заглядываю в расширенные, будто диковатые глаза, веду носом по пропахшим дымом волосам и… скольжу языком по шее. За третьим разом слизываю горечь пожара. Со стоном добираюсь до настоящего вкуса своей порно-Сони и сразу жестко всасываю. Она вздрагивает, но не сопротивляется. Вообще ничего не делает. Поддается всем моим действиям, будто так и надо.

Она напугана. А я просто делаю тесты – все ли с нами в порядке.

Желудок скручивает бешеный голод. Хочу нормально ее разложить. Полностью голой, на своей кровати. Рассмотреть, изучить и трахнуть.

– Саша… – трудно понять, вышла ли Соня из того растерянного состояния, в котором я для нее на миг стал богом. Пока не отчитывает и не отталкивает. Я зажмуриваюсь, чтобы подавить какие-то эмоции. – У тебя на плече ожог, – проводит по моей голой коже пальцами, чуть ниже того места, где я ощущаю жжение. Я вздрагиваю. Она следом. – Больно?

– Терпимо.

– Саш…

Вскидываю взгляд, и мы подвисаем. Только сейчас ощущаю, как мало в легких кислорода, и как много в них же дыма. Совершаю вдох, но грудь сдавливает, словно ее в тиски зажало.

Что-то трещит – не слышу, просто чувствую это. Что-то рвется – опять же болевыми импульсами пробивает. Что-то горит – ползет языками дальше и дальше.

– У тебя глаза безумные… И красивые, – выдает Соня, заставляя меня сильно хмуриться.

– У тебя тоже, – отражаю ее шепот сугубо по факту.

Не знаю, на чем фокусироваться. Понимаю, что меня какой-то темнотой накрывает, когда Соня осмеливается пошевелиться.

Ведь в этот момент я чувствую ее всю. Да, мать вашу, абсолютно всю.

Одновременно дробим воздух крайне странными стонами. И, наконец, я бросаюсь на нее, как животное. Угождая ртом под подбородком, взбиваю ее пахом вверх. Она визжит, извивается и… начинает отбиваться.

– Саша…

– Блядь, нет… Нет… – не хочу отпускать.

Выталкивают из этого дурмана пожарные сирены. В мозгу включается та лампочка, которая сигналит, что лучше мне тут не светиться. И я быстро несу Соню к машине. Хорошо, что всегда с умом выбираю парковочное место. Не пытаясь втиснуться ближе к пункту назначения, забочусь в первую очередь о своей тачке. В этот раз тоже подальше от притона оставил, чтобы никому из нищебродов не мозолила глаза. Так что мы вполне беспалевно грузимся в салон. Я им, мать вашу, сейчас нехило жертвую. Ведь мы оба мокрые и в копоти. Не знаю, что за рана у меня в голове. Может, тоже какой-то ожог.

– Мой телефон… Сумка, ключи… – оживает притихшая было Соня, когда я уже выруливаю на дорогу. – Все там осталось…

– Ко мне поедем, – оповещаю решительно. Смотрю в лобовое стекло и вроде как остаюсь спокойным. Только на самом деле ни хрена спокойного во мне нет. Горло душит чертов ком, когда я вроде как расслабленно инструктирую: – Нужно принять душ и привести себя в порядок.

14

Так я хочу.

– Не то чтобы я нуждался в грязных подробностях твоей ебучей половой

жизни… – протягивает Тоха с явно охреневшим видом. – Но ты сейчас говоришь, что ничего не было даже после пожара? Серьезно? – повышая голос почти до ора, дает понять, насколько его это, мать вашу, потрясает. Просто кульминация, блядь. Стоим посреди баскетбольной площадки, потому как этот клоун походу забыл, что продвигался к кольцу. Зажав мяч под рукой, расписывает взбешенному мне какую-то киношную галиматью: – Вы чудом спасаете свои жалкие, ничего не значащие для мира, но такие ценные для вас жизни. Оба на адреналине и еще какой-то природной ширке. Секси-Соня подмачивает на тебя свои скромные танга, ты – вообще по ней кипятком ссышь. Эпический момент: вы смотрите друг другу в глаза, резко осознавая, что все еще находитесь на этой чертовой планете, что надо ловить кайф здесь и сейчас, что инстинкт размножения – не просто какая-то псевдо-научная херота, и… И нихуя? – снова интонирует на повышенных.

И, конечно же, ржет. Швырнув мне мяч, за живот хватается. Гондонище.

Гулко и несколько агрессивно пробиваю по площадке. Добравшись до кольца, в прыжке забрасываю один двухочковый. За ним – второй. Третий. И все же… Ловлю мяч и оборачиваюсь.

– Она отказалась ехать ко мне. Это уже второй раз, – выдаю, отмечая бешеный стук сердца. Не знаю, чего сейчас больше во мне: блядского огорчения или гребаного стыда. С тем, чтобы девчонка мне вот так вот упорно отказывала, я еще не сталкивался. – Я заебался думать, в чем проблема, – выталкиваю тоном, который должен подчеркнуть, что в действительности мне давно похрен.

Делаю последний бросок в кольцо и тащусь к газону. Опускаюсь на траву, вытягиваю ноги, утираю майкой пот и вроде как спокойно подкуриваю сигарету.

Шатохин присоединяется. Какое-то время молча с ним дымим. Глядя прямо перед собой на пустую площадку, что-то друг другу доказываем.

– Я бы мог дать тебе несколько советов… – якобы лениво тянет тот некоторое время спустя.

– …но я в них не нуждаюсь, – резко закрываю тему я.

– Угу.

– Что «угу»? Кого ты учить собрался? – расхожусь для самого себя неожиданно. Сука, если это не остановить, подобные вспышки станут нормой. Но тормозить – это потом. Меня ведь отбивает изнутри, словно что-то живое там поселилось. – Со своими шалавами мою Богданову нехуй сравнивать! Эксперт, блядь.

– «Мою Богданову»? – повторяет максимально изумленно, чтобы я уж наверняка догнал, как прокололся. Еще и присвистывает. – Ауч.

Пидор.

Смотрю на его разбитые губы и прикидываю, будет ли странно, если я снова ему вмажу?

Мать вашу… Сейчас вроде как не за что. Он потешается надо мной, как над лузером, но я же не сопля пятилетняя, чтобы на это реагировать.

– Сказал так, только потому что есть еще вторая – которая Чарушина была. Обозначил чисто фигурально.

– Да уж, – ржет этот кретин. – А то я бы не понял, о ком ты. О Лизке? Или о Соньке? Конечно. Логично. Мы же изначально не о Соне говорили, – на расслабоне все мое дерьмо раскидывает. – Сука… Пизда тебе, понимаешь?

– Пошел ты! – резко отрицаю я.

Смотреть на него не хочу. Делаю вид, что прущий между травинками свою несоизмеримо огромную добычу муравей все внимание занимает. И вдруг думаю: даже он тащит. Имеет какую-то цель и, прикладывая немыслимые усилия, добивается.

Сглатываю. Громко прочищаю горло. И вдруг выдаю хрипом:

– Когда подхожу, физически она реагирует… Как надо она реагирует! Тут, блядь, реально без подробностей, – стискивая челюсти, вскидываю голову, чтобы перевести дыхание. – Но стоит мне замахнуться на продвижение, всегда отталкивает.