Люби меня
Шрифт:
Соня прочитывает мою эсэмэску. И больше ни слова не пишет. Даже долбоебучего «Пока».
К черту. К лучшему.
Только вот стартуя с бухлом, я еще не подозреваю, что по пьяной лавочке обостряются все желания, а пресловутая гордость где-то теряется.
Едва Тоха отходит, записываю Соньке тупейшую голосовуху.
Александр Георгиев: Можешь, блядь, хотя бы немного приглушить свою красоту? Я считаю, что быть настолько охуенной – на хрен недопустимо! Или ты специально такая? Специально! Ты, мать твою, не непорочная! На самом деле ты – чистый
Отправляю и сразу же догоняю, что надо удалить эту хероту. Но именно в этот момент мобильник вырубается. Выхожу из бара лишь затем, чтобы сесть в машину и зарядить, как вдруг… Непонятно каким макаром рядом с домом Богдановой оказываюсь.
– Спустись, – все, что говорю, когда она, наконец, принимает мой гребаный звонок.
– Ты пьян, что ли? Пьян. Я еще по голосовому поняла. Поэтому и не ответила. Зачем ты приехал? Не хочу тебя таким видеть! Кроме того, на улице дождь, ты, вообще, в курсе? Езжай домой.
Всю эту сбивчивую трескотню я слушаю молча. Пока Сонькин голос не обрывается, только дышу в динамик, словно маньяк в период буйства.
– Спустись, – и отрубаю мобильник.
Она спускается. Но из подъезда не выходит. Вижу ее через стеклянную дверь, когда дворник смахивает с лобовухи воду. Соня жестом требует, чтобы я уезжал. Да, ливень реально лупит о землю, будто готовит апокалипсис, и она, конечно же, не собирается ради меня мокнуть.
А я… Выбираюсь из машины и валю сквозь дождевые потоки к подъезду. Задыхаюсь, словно пораженный молнией, когда Соня толкает дверь и бросается мне навстречу.
– Ты сошел с ума?! – выкрикивает на эмоциях, едва застываем друг против друга.
– Да… – хриплю я, вглядываясь в ее мокрое лицо с каким-то неясным мне самому отчаянием. – Да, я сошел с ума.
16
Я не хочу уезжать.
Дождь как будто усиливается. По мере этого нарастает создаваемый им шум. Ничего кроме звука обрушивающейся на землю воды мы не слышим. Но в тот проклятый завораживающий миг ничего и не хочется слышать.
Я сказал то, что должен был. Признал, что схожу по ней с ума.
Это главное. Дальше будет легче.
Ведь будет?
Дождь льется на нас, по нам, между нами – непрерывно. Насквозь промокшие, подаемся друг к другу ближе. На расстоянии каких-то жалких сантиметров замираем. Хочу увидеть глаза Сони, но настроить зрительный контакт сейчас невозможно – дождь слишком сильный. Он то ли прибивает нас к земле, то ли напрочь сбить с ног намеревается.
Она ждет. Это мой ход.
И я его совершаю.
Сокращаю последние сантиметры, пока не сталкиваемся лицами. Одновременно задыхаемся. Мои плечи и грудь так резко вздымаются, что едва не рвут мышечные волокна. Распирает даже ребра. Если бы сохранялась возможность слухового восприятия, мы бы услышали, как трещат мои кости. Под кожей, несмотря на внешнее ледяное оцепенение, разносится жгучее энергетическое покалывание. А еще глубже – разрывается от натуги сердечный мотор. Сейчас он – самый мощный механизм. Во всем ебаном мире. К такому не готов даже мой собственный организм. Он не предназначен к таким нагрузкам. И как следствие – по всему телу деформация идет. Кажется, что скручивает даже позвоночник. Про остальное и отмечать нечего – каждая клетка, словно граната, из которой выдернули чеку. Разлетаюсь по воздуху.
Я никогда никого не целовал. Никогда.
Сейчас хочу.
Блядь…
Да, я очень хочу это сделать. Больше всего на свете.
Попробовать... Попробовать ее.
Но… Я боюсь сделать это неправильно. Ведь я знаю только то, чего сам желаю. И не могу знать, о чем именно мечтает Соня. Описания тех поцелуев, которыми она меня заваливала, были разными. Как мне теперь понять, чего она хочет?
Словно давая какой-то знак, Соня опускает одну ладонь на мое сердце, а вторую – мне на щеку. Добавляет вольтаж. Но это не убивает, несмотря на страшную силу воздействия. Работает как дефибриллятор. Трясет меня, конечно. Но не сжигает, как я ожидал, опасаясь к ней притрагиваться чем-то кроме лица.
Я и сейчас не касаюсь. Лишь губами по мокрой коже скольжу.
Судорожно вдыхаю. Каждый глоток воздуха ранит как сернистый газ. Если я сдохну, то пусть это случится позже.
Слизываю с губ дождь. Какой все-таки лютый поток. Словно сражение между небом и землей. Мы пока не знаем, какой последняя даст ответ. Возгорание? Для этого мы здесь? Все-таки для этого.
Лады. Забудь об инстинкте самосохранения. На хрен его. Я так больше не могу.
– Я без тебя не могу…
Вряд ли Соня слышит. Чтобы донести, надо бы орать. У меня же нет сил.
Снова слизываю дождь с губ. Прикрываю веки. И с отличительной нерводробительной дрожью прижимаюсь к ее рту.
Пиздец…
Словно на меня, как на елку, навешали тонны разнокалиберных гирлянд и резко врубили все эти мотки в сеть. Ловлю Соню руками под спину, чтобы не позволить нам на этих электрических ударах разлететься в стороны. Совершенно неосознанно хриплю, стону, зажимаю в кулаки ее одежду и волосы.
Все происходит очень медленно, потому как мое тело парализовано удовольствием.
Не знаю, как назвать то, что проделываю дальше… Не думаю, что сексуально озабоченные мудаки творят подобное. Не думаю, что так делают хоть какие-то взрослые особи. Не думаю, что это то, о чем Соня мечтала. Но я же на инстинктах иду. Меня несет первым желанием, и я ему поддаюсь. Слегка приоткрытыми губами жмусь к ее рту и отпускаю. Раз, второй, третий, четвертый, пятый… С соответствующими звуками и бешеной эмоциональной отдачей целую Соню. Ускоряюсь, когда она упирается обеими ладонями мне в грудь. Наверное, эти блядские чмоки ей не нравятся. Конечно, гребаный Тоха наверняка по-другому целовал. Лучше… Сердце взрывается, переходя на последнюю скорость, чтобы разорвать-таки к херам мое тело. Аномально детально проживаю процесс выхода языка изо рта. Чрезвычайно остро ощущаю первое движение между ее мягких и пухлых губ. Безумно ярко сгораю, слизывая ее солено-сладкий вкус. Самое прекрасное, что я когда-либо пробовал. Подсаживаюсь с первой дозы. Похрен на все возможные последствия. Я не то что сдохнуть готов… Я уже погибаю.