Любимая мартышка дома Тан
Шрифт:
– Как же не увидеть, – покивал он.– Из женщин-воинов. И не бывших. Я и сегодня не посоветовал бы никому встретиться с её мечом. Да что там меч, такая может убить и пальцем.
Хрупкое создание с застенчивыми голубыми глазами как-то удивительно быстро поселилось после этого в комнатах над рестораном Сангака. Все хихикали над её именем, означавшим «кошечка» или «тигрёнок», – дело в том, что «юкук» (а это вообще было не имя, а кличка, имени его никто не знал) означало «сова»; меня часто называли «ястребом»; в общем, набирался целый императорский зоопарк.
Повара, счетоводы, приказчики из лавок – все краешком глаза
– Коня,– сказал я, наконец поняв, что интересных новостей сегодня больше не ожидается, а Юкука, беседующего с некромантами, можно будет выслушать только завтра. Был четвёртый день недели, я мечтал успеть немножко поспать, и ещё – чтобы Лю сегодня вечером оставила нас с моей прекрасной актрисой совсем одних. Пусть она, сославшись на нездоровье, отправится куда-нибудь подальше, в дом,– изучать мои свитки или что угодно ещё.
И мечта эта, как ни странно, сбылась.
– А ты, оказывается, ещё и воин,– сказала прекрасная актриса, водя пальцем по моей спине. – Лю, конечно, тонкая душа – как это она догадалась, что сегодня мне хотелось хоть немножко тихо полежать рядом с тобой. Но каких-то вещей она, знаешь ли, не понимает. Для неё ты торговец с Запада, и только. Но просто торговцы – они, как бы это сказать, не такие. Ты, может быть, и торговец, но совсем не простой… И твои шрамы… А вот этот шрам – от меча? Да ещё в таком опасном месте, прямо под левой лопаткой.
– Кинжал,– сказал я.– Скользнул по ребру, ушёл в сторону, порвал кожу. Я, помнится, даже не успел заметить, как это произошло,– не до того было. А если бы не скользнул, то меня бы здесь не было.
– А вот это,– продолжила свои исследования она, нимало не впечатлясь моим кратким рассказом, – вот это, на правом плече: круглая, маленькая такая штука. Это, конечно, стрела. Расскажи, что чувствуешь, когда в тебя попадает стрела? Это очень плохо?
– Ничего хорошего,– вздохнул я.– Сначала тебя как будто ударяют кулаком – в моём случае тут, сзади, в правое плечо. И вроде бы больше ничего не происходит. Скачешь себе дальше… Но потом замечаешь, что не можешь пошевелить правой рукой и плечом – что-то мешает, что-то держит: очень странное чувство. И это понятно: стрела просто скалывает, как заколка для причёски, броню и одежду с двух сторон, спереди и сзади. Боли сначала почти никакой – в битве часто бывает, что боль приходит не сразу. Но потом ты смотришь вниз, и видишь, что у тебя из плеча торчит что-то острое и красное. До тебя не доходит сначала, что это: неужели твоя собственная кость? Как она тут оказалась, почему?
Актриса прерывисто вздохнула, подперев голову кулачками и не сводя с меня глаз.
– Но всё-таки,– продолжал я,– постепенно начинаешь что-то понимать. И быстро думать: если сразу не вытаскивать стрелу – можно ещё немного проскакать, добраться к своим и попросить помощи. Главное же – если она попала не в плечо, а чуть левее и ниже, то скоро твоя кровь зальёт всю грудь изнутри, перед глазами у тебя появится серый туман, и ты упадёшь с коня, и тогда никакой надежды… И вот ты скачешь и думаешь: не может быть, чтобы
В награду за свой рассказ я получил нежное прикосновение её щеки к белому шраму и шёпот:
– А ведь я о тебе ничего не знаю. А что если ты был великим воином в своей стране?
– А если и был,– поднялся я с шёлковых простынь, – если и был – то что в этом хорошего? Много народа уничтожили эти великие воины, а зачем – кто сейчас разберёт. Вот, попробуй это вино… Что ты о нём скажешь?
Я осторожно налил из глиняного чайника густое, тёмно-красное с оранжевым проблеском вино в две чаши из полированного камня.
– Ого,– с уважением произнесла актриса Юй, вдохнув его аромат.– Как будто очень спелые ягоды, и ещё… я бы сказала, кожа старого седла… И пряности с Южных островов. Это ведь чистый виноград, тут нет ни шафрана, ни других пряностей? Ой, какая прелесть.
– Перезревшая ежевика, – подтвердил я, глядя на неё с уважением.– И очень зрелая вишня. И кожа – тоже правильно… Даже, может быть, лёгкий оттенок угля. И, конечно, в такое вино ничего добавлять не надо. Да просто нельзя.
С удовлетворённым вздохом она осторожно перевернулась на спину, краешком глаза проверяя, восхищаюсь ли я её маленькими торчащими сосками (тут мы обменялись ленивыми и счастливыми улыбками). А потом сделала медленный глоток. Я ждал слов «никогда ничего подобного не пила». Но услышал нечто другое:
– Оно хранилось в сосуде несколько лет, запечатанное воском. Так и скользит по языку, очаровательная кислота, а у корней языка – сладость. О небо, какое тяжёлое и густое… Это не похоже на вино из Ляньчжоу, которым угощает наш великий воин Гэшу Хань. Хотя вроде бы куда уж лучше ляньчжоусского. И не Ланлинь, потому что и там, и там вино – золотое, а тут почти чёрное. И ароматам нет конца, они меняются… Знаешь, это, может быть… Мерв. Я слышала, там есть одна знаменитая винодельня, совсем маленькая, о ней рассказывают сказки. Говорят, один кувшин такого вина стоит больше молодого верблюда… А вдруг это оно и есть? Знаешь, такое вино надо пить из большой стеклянной чаши. Чтобы аромат был сильнее.
Уже по одним этим словам я мог бы догадаться, кто передо мной. Но всё же не догадался.
Стеклянная чаша? Да большинство жителей столицы о такой и не мечтали. Её цена тоже могла оказаться не меньше цены верблюда.
Мгновенно угадать вино из Мерва, да ещё и почти назвать знаменитейшую винодельню? Кем надо быть, чтобы знать вкус этого вина монархов и героев?
У меня появилось неприятное чувство: если эта женщина знает вино из Мерва, она может знать и всё прочее, что стоит за этим названием и касается лично меня.
Мерв – это там, где армия Кутайбы ибн Муслима долго нависала над границами бухарского Согда. Первым пал Байкенд, город шелкоторговцев, где стоял громадный дом моего деда, знакомый мне до последнего коридора и последнего персикового дерева в саду,– впрочем, тогда, в год первого похода Кутайбы, я только-только научился ездить верхом, а потом и ходить.
Дальше, после похода, железные колонны всадников Кутайбы вернулись в Мерв. Но вскоре снова обрушились на восставший Байкенд. Через три года пришла очередь Бухары.