Любимая мартышка дома Тан
Шрифт:
С того разговора прошло уже полтора года, но и сегодня я знал ненамного больше, чем тогда.
Последняя неприятность постигла меня, когда я уже сползал со стены, окружающей громадный квартал Восточного рынка, средоточения самых дорогих удовольствий имперской столицы. Стражи тут было немного. Квартал этот (да что там – город в городе) охранялся самими его обитателями так, что столичной страже и не снилось. А поскольку сам я был не последним из этих обитателей, то хорошо знал тёмный, не очень известный охране участок стены, где кладка была старой и расшатанной, черепица заросла травой и не скользила и вдобавок к стене прислонилось старое дерево гинкго с его веерообразными листиками с серебристой подкладкой и корой, похожей на застывшую грязь. По дереву-вниз, и…
Я рассчитывал сползти с внутренней стороны стены на безлюдную глухую улицу, где были мои же склады простого белого шёлка для отправки в громадный и ненасытный Бизант. Но именно там, под стеной, почему-то разместился на ночлег известный всему Восточному рынку персонаж, носивший откровенно фальшивое имя Удай-Баба, с ударением на последнем слоге. Профессиональный святой, то есть проповедник лично изобретённой им религии, был перманентно грязен, бородат и космат. Правда, в отличие от прочих пророков Инда и Бактрии, он был вполне нормален и разумен – стоило только присмотреться к его ехидным глазам навыкате между вывороченных красных век. Кстати, после двух-трёх бесед с Удай-Бабой на темы вечности, воздаяния и плотской любви как религиозного ритуала у меня возникло неопределённое подозрение, что, кроме проповедей, он занят такой же, скажем так, торговлей шёлком, что и я. Уж очень удобно быть человеком, которого никто не спрашивает, куда он идёт, почему появляется и исчезает и с кем разговаривает.
Вот эта личность и подпирала теперь стенку, которую я переползал уже буквально на животе, выглядя при этом куда более святым человеком, чем сам Удай-Баба, то есть до невозможности грязным, с лоснящимся и исцарапанным лицом, с непокрытой головой и застрявшим в волосах сором.
Удай-Баба широко открытыми глазами следил за моим падением на мягкую землю и последующими попытками встать на ноги, которые уже буквально подламывались.
Теперь всё стало значительно проще. Можно было не оглядываться назад и вверх – не гонится ли за мной седой арбалетчик. У меня не было сомнений, что своими летящими прыжками он легко догнал бы меня. А раз он этого делать не стал, то действительно был не врагом мне, а спасителем.
Здесь, на рынке, пахло погасшими углями, закапанными застывшим мясным соком, и перемещались, как тени, уборщики мусора. Ковыляющий на одеревеневших ногах, изодранный и вывалянный в грязи согдиец тут никого удивить не мог – подумаешь, караванщик, выпивший ещё днём лишний чайник вина и только что проснувшийся в канаве.
Так, без сил, добрался я до нашего подворья, где, как обычно, ещё горели масляные плошки и полулежали на коврах редкие посетители, решившие провести здесь всю ночь. У ворот меня перехватили сильные парни с обычно лишёнными выражения, а сейчас встревоженными лицами. Похоже, здесь знали о случившемся всё в подробностях ещё до моего прихода. Парни буквально внесли меня под старое раскоряченное дерево, украшенное фонариками со свечами внутри. Мне навстречу спешил мой дорогой Сангак, сияя щербатой улыбкой, от которой людям, незнакомым с ним, часто становилось не по себе. Он проследил, как меня укладывают на приготовленные ковры и подушки, затем пощёлкал пальцами единственной руки над головой.
Перед моим носом возникло пахнущее хлебом прохладное пиво в кувшинчике. Как только я прикончил его одним длинным глотком, кувшинчик буквально растаял в воздухе, и мягкие женские руки – не меньше двух пар – начали ласкать мою шею, лицо и даже макушку полотнищами нежнейшего муслина, пропитанными тёплой имбирной водой. Капли стекали мне за ворот, это было щекотно и чертовски приятно.
– Скоро согреется достаточно воды для бочки, хозяин,– без выражения проговорил Сангак, чья недвижная туша заслоняла от меня луну. Он сейчас бьш похож на чудовище из императорского зоопарка, изловленное в низовьях Великой реки,– толстые лапы-колонны, лысая макушка между двух подвижных ушек, маленькие глазки. Для полного сходства не хватало только рога на носу, которого Сангак был, конечно, лишён. Тонкость ситуации была в том, что это Сангак нёс перед торговым домом ответственность за то, чтобы ко мне не приходили по ночам карлики с заточенными железками в сопровождении двух солдат из неизвестной воинской части. Все происшедшее должно было стать страшным ударом по его профессиональной гордости. Не говоря о том, что от моего слова теперь зависели такие возможные неприятности, как назначение Сангака простым караванщиком,– и это в самом лучшем случае. Но мой массивный друг хорошо знал, что я не принимаю таких решений без долгого размышления, поэтому держался с достоинством, хотя и не без застенчивости.
– Извини, что разбудил тебя, дорогой друг,– смиренно сказал я.– У тебя был, наверное, тяжёлый день.
– Я не спал, хозяин,– негромко и сдержанно отвечал Сангак.– Я размышлял.
– О несовершенстве этого мира? – поинтересовался я, поудобнее прислоняясь к ещё тёплому стволу.
– Я думал о баранине,– вздохнул Сангак, продолжавший стоять в ожидании моего жеста, который разрешил бы ему сесть. Дождавшись его, он поместился на краешке моего ковра так, чтобы я видел его лицо, нежно обнял обрубок своей левой руки правой кистью и продолжил: – Я думал о том, почему из всех скотов нашего мира именно баран так прекрасен, почему именно его мясо стоит выше всех прочих. Оно не расплывается на зубах в кашу, как у какой-нибудь мелкой птицы, и не делится на толстые жилы, как у быка. Оно как раз правильное для зубов и языка. А аромат! Вот как мне добиться аромата настоящего барана, к которому мы с вами привыкли дома, который мне и сегодня постоянно снится? Что не так с баранами здесь, в этом проклятом городе? Почему лучшее, что в этой империи можно сделать с бараном,– это поступить с ним так, как это делают люди Инда?
– Обвалять в имбире с чесноком, смешанными с кислым молоком, и оставить на ночь? А потом долго запекать в глине?
– Именно так, хозяин,– с той же осторожной сдержанностью проговорил Сангак. – И, кстати, хотя я знаю ваши привычки – не есть много по ночам, но если вы захотите чего угодно, вообще чего угодно, включая и плов, то вся кухня на ногах и давно ждёт вашего приказа… Но я подозреваю, я даже уверен, что вы закажете…
– Фрукты,– подтвердил я. Сангак в этот же миг снова защёлкал пальцами у себя над головой, как танцовщик из Дамаска, и через мгновение у меня под носом слабо повеяло ароматом настоящей согдийской дыни, благополучно пережившей зиму. Она бы буквально плавала в тягучем соке, если бы не была переложена кусочками льда. Сангак в очередной раз оправдал свою репутацию.
– Можешь ли ты представить, друг мой Сангак, что меня этой ночью посещают совсем другие мысли, не о баранине, – дал я ему сигнал к началу серьёзного разговора.– Но я вижу, что ты был предупреждён о моём приходе, если успел распорядиться даже нарезать дыню… – Букар поднял тревогу, увидев убитых охранников – двух на воротах, одного в караульном помещении у кухни,– бесстрастно начал докладывать Сангак.– И не обнаружил вас нигде в доме. Послал всадника ко мне сюда. Я немедленно отправил к вам «умниц». Они уже, думаю, прибыли в ваш дом и работают. Тем временем я тут немножко подумал и решил, что если вам пришлось по каким-то причинам скрыться из дома, то вы либо затаитесь где-нибудь до утра, либо сразу появитесь здесь. Ну, а если случилось что-то похуже, то утром надо будет идти к городской страже. Но я отдал все распоряжения, исходя из лучшего варианта. И усилил здесь охрану по внешнему и внутреннему периметрам. Охранники мне вскоре и доложили, что вы идёте сюда пешком через площадь для представлений… Букар тоже здесь.
– Что ж, поговорим пока с Букаром.
Сангак снова сделал танцевальные движения единственной рукой над головой, и к нашему дереву из тени под стеной двинулась фигура моего провалившегося охранника. Голова его металлически отблескивала сединой.
Как и Сангак, хорошо меня зная, он не тратил времени на извинения, а молча ждал вопросов.
– Извини, что доставил тебе столько хлопот этой ночью,– сказал я, и от такого издевательства сероватое в свете луны лицо Букара стало попросту белым.– Начнём вот с чего: что именно ты услышал? Что заставило тебя подняться и посмотреть?…
– Шуршание, господин. Откуда-то сверху, – отвечал воин после небольшой паузы. – Похоже, кто-то был на крыше вокруг переднего сада. А потом громче, шаги и топот – тоже сверху. Я выбежал сначала в караульную и увидел, что Аспанак лежит лицом вниз, и из-под него течёт кровь. Потом я побежал в вашу спальню, где вас не было, по дороге поднял людей, побежал к воротам…
– Через передний сад? – перебил его я.
– Да, господин.
– И что было в том саду?
– Ничего,– отвечал Букар после короткой паузы.– Хотя видно было, что вы именно там только что были. Ваша рукопись лежит, лампы горят, курения ещё дымятся… И были следы на дорожке. Много. Я их обошёл стороной.