Любимая невеста
Шрифт:
— Я хочу домой, — тихо шепчет она. — Лука сказал, что я буду в безопасности, если приеду в Россию с ним и Софией. Что Виктор хотел, чтобы я поехала с ними, чтобы держать меня подальше от Алексея. Но в конце концов это совсем не помогло.
— Я знаю. — Я беспомощно смотрю на нее, не зная, что сказать. — Мне так жаль, Ана, за все. Я говорила это раньше и повторю миллион раз. Я сожалею о том, что с тобой случилось. Больше всего на свете я хотела бы остановить это.
— Это не твоя вина, — тупо говорит Ана. — Франко тоже причинил тебе боль. И теперь… Алексей, конечно, не твоя вина.
— Он охотится за моим мужем, а ты оказалась рядом со мной, вот почему…
— И я, — вмешивается София. — Ты не можешь взять все на себя, Кэт. Лука заключил сделку с Виктором, и я его жена. Ана моя лучшая подруга. Все это в такой же степени связано с деловыми отношениями моего мужа, как и с твоим. — Она смотрит на меня с сочувствием. — Кэт, я не была рождена для такой жизни, и даже я теперь это знаю. Ты тоже это знаешь. Ты выросла среди всего этого, даже если была защищена от этого. Ты просто настолько погрязла в своей вине, что игнорируешь это. Нас всех подталкивали к решениям, которые мы не хотели принимать. — Она проводит свободной рукой по глазам, вытирая остатки слез, которые она сморгнула ранее. — Братва однажды причинила мне боль, но я не держу на Виктора зла. Я поняла, что в этой жизни есть много вещей, которые не такие, какими мы хотим их видеть. Мы не можем удержать все это.
София одаривает меня мягкой, грустной улыбкой.
— Ты так сильно помогла мне, Кэт, когда я боролась. И что я узнала, так это то, что этот мир, в который меня втянули, в котором ты родилась, очень жесток. Но любовь можно найти в любом случае, если мы будем ее искать. Для меня, это Лука и мой ребенок. Дружба, которую я испытываю к тебе. Ты должна найти, что это для тебя.
— Ты, конечно. — Я сжимаю ее руку. — И Ана, и мои девочки. — И Виктор, хочу сказать я, но не могу, потому что пока не знаю, как примирить это с собой. Я так глубоко возмущалась тем, что меня отдали замуж за человека из Братвы, чувствовала себя так, словно меня продали врагу, кому-то намного ниже меня, и что Лука отдал меня грубому, изуверскому мужчине, но… это совсем не про Виктора. И как бы я ни старалась, я не могу заставить себя пожелать вернуться ко всему этому. Если бы я могла исправить то, что происходит сейчас, я бы это сделала. Но то, что я испытала с Виктором, то, что он заставил меня почувствовать?
Я не могу сожалеть об этом, даже если знаю, что должна.
13
КАТЕРИНА
Когда фургон, наконец, останавливается, проходит несколько минут, прежде чем мы понимаем, где находимся. Мы ни разу не останавливались с тех пор, как покинули конспиративную квартиру Виктора, и все мы отчаянно нуждаемся в воде и возможности воспользоваться ванной, умирая от голода вдобавок ко всему. Я не знаю, сколько времени прошло. Кажется, прошли часы, но в темноте фургона было трудно сказать. И Аника, и Елена опорожнились, к большому неудовольствию охранников, которые издевались над ними из-за этого доводя до слез девочек. Мы с Сашей обе пытались успокоить их, но все наши нервы на пределе, и я киплю от гнева, которого никогда раньше не испытывала.
Я никогда не хотела причинить кому-либо боль так сильно, как хочу причинить боль Алексею. Даже не ради себя, а ради своих друзей, и больше всего ради своих дочек. Тот факт, что я пообещала охотно выполнить все, о чем он попросит, вызывает у меня тошноту, но я знаю, что не могу отказаться от этого. Я не сомневаюсь, что он заставит меня пожалеть о том дне, когда я нарушу эту конкретную сделку, даже если он больше не сможет открыто убить наших мужчин. Он нашел бы какой-нибудь способ исправить это, я уверена в этом. А это значит, что я должна придерживаться своего слова и надеяться, что смогу стать барьером между ним и остальными. Я должна надеяться, что я достаточно сильна.
После того, что случилось со мной, когда меня похитили в Москве, я не так уверена. Каждый момент с тех пор, как Алексей и его люди штурмовали конспиративную квартиру, заставляет меня чувствовать, что я переживаю все это заново, травма, которую у меня даже толком не было времени переварить, поднимает свою уродливую голову и заставляет меня хотеть раствориться в панике. Каким-то образом я держусь. И я должна продолжать это делать, еще немного. Алексей более искушен, чем те люди, которые пытали меня в том доме, даже если он такой же явный садист. Я ему нужна, поэтому он не причинит мне боли так, как это сделали они. Я просто должна быть сильной.
Я могу это сделать. Всю свою жизнь меня воспитывали как жену мафиози, чтобы я стояла рядом с мужем и закрывала на это глаза, растила детей, целовала его, когда он приходил домой, согревала его постель и никогда, ни за что не осуждала. По стандартам хорошей женщины, с которой я росла, я потерпела неудачу. Но никто никогда не рассказывал мне об этой темной стороне жизни. Никто никогда не говорил мне, что я могу столкнуться с подобными вещами, что мне, возможно, придется смириться с такими людьми, как Андрей, Степан и Алексей, и стоять на своем. Что мне, возможно, придется спасать своего мужа, а не наоборот. Никто никогда не говорил мне, что это могут быть не только дети и званые обеды, и игнорирование помады на воротничке моего мужа, и притворство, что я не знаю о крови на его руках.
Никто не говорил, что на моих руках тоже может быть кровь.
И теперь я хочу это. Я хочу крови Алексея. Я хочу отплатить ему за все, что он сделал. Это даже более интуитивное чувство, чем то, что я чувствовала, когда приставляла пистолет к голове Степана. Интересно, может быть вместо того, чтобы быть хорошей женой мафиози, какой меня воспитывали, я становлюсь одной из них?
Сильной. Свирепой. Безжалостной, когда дело касается тех, кого я люблю.
Я бы предпочла быть такой, чем женщиной, подобной моей матери, независимо от того, как сильно я ее любила. Она ни разу не вступилась за моего отца, ни разу не возразила ему, ни разу не предположила, что что-то из того, что он сделал, может быть неправильным, даже когда я знала, что она так думает. Я отказываюсь быть бесхребетной или запуганной перед лицом всего, что Алексей может бросить в меня.
Когда двери фургона открываются, я удостоверяюсь, что нахожусь спереди. Саша стоит сразу за мной с Аникой и Еленой, а София держится поближе к Ане, так что, когда я слышу, как Алексей выкрикивает приказы мужчинам вывести нас, мы покидаем фургон примерно в таком порядке.
На улице темно. Я едва могу что-либо разглядеть, кроме смутных очертаний того места, где мы находимся, освещенных луной над головой. Мы все еще в горах, возможно, еще дальше, судя по тому, что я вижу, и в доме перед нами и вокруг него не горит свет. Я вижу очертания высоких стен и ворот дальше по подъездной дорожке, и гравий хрустит под моими босыми ногами, когда охранники толкают нас вперед, мою кожу покалывает от холода.
Здесь намного холоднее, так, что холод пробирается под кожу и проникает в кости. Никто из нас не одет для этого, и мы все дрожим, когда направляемся к входной двери дома. Когда мы подходим ближе, я вижу, что это большое сооружение из темного камня, возвышающееся на три или четыре этажа и раскинувшееся на расчищенной земле посреди окружающего нас леса. Он не такой большой, как крепость Виктора, которую мы только что покинули, но все равно внушительный, и я смотрю на Алексея, прищурив глаза.