Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС
Шрифт:
Их мужество покрыло славой наше имя. Генерал-полковник Штайнер, в течение этих эпических недель три раза цитировавший их имена на заседаниях командования армейского корпуса, вручил им более двухсот Железных крестов. Он захотел сам раздать награды бойцам. Он закончил свою речь коротко, зато: «Это много!»
Но силами в четыреста пятьдесят человек наши волонтеры сделали огромную работу. Они не хвастали этим. Это была традиция. Они сделали то, что сделали валлонцы в Донбассе, Харькове, на Дону и Кавказе, в Черкассах.
Они
Наши солдаты опять спустились к Ревелю. Эстонские газеты были заполнены сообщениями об их подвигах. Их завалили бутылками с шампанским, которые они радостно выпили на корабле, везущем их к берегам рейха.
Что касается меня, я был вызван к Гитлеру, где получил из его рук высокие награды, в том числе самую высокую в пехоте – «Золотой нагрудный знак за ближний бой», которым награждали тех, кто лично участвовал в пятидесяти ближних боях, официально и по правилам зарегистрированных.
Я шел в самолет близ Тойлы, в последний раз посмотрев, как блестит заря на белой скале и бледно-голубых водах Финского залива. Под самолетом скользили бесконечные сосновые леса и грустные березняки с серебряным отливом, заросли дрока, здоровые менгиры и пастушьи хижины, затерянные в зелено-рыжей долине, деревянные черепицы нескольких одиноких ферм. Иногда большое коричневое пятно и металлический каркас напоминали о советских истребителях, наш самолет прыгал, как гончая собака, через холмы на бреющем полете.
Затем была Рига, самолет фюрера, изгиб берегов Литвы, почти полностью занятой Советами, и, наконец, аэродром Генерального штаба.
Наши убитые остались там, в глубине Балтики, чтобы навсегда заявить, что в трагической битве, которую Европа вела за свою жизнь, сыновья нашего народа полностью выполнили свой долг, ничего не прося и не ожидая взамен…
Нам не нужно было завоевывать там земли, никаких материальных интересов у нас там не было. Мы были не поняты многими, но мы были убежденные и счастливые.
Мы знали, что чистый и пылкий идеал есть прекрасное благо, за которое молодой мужчина с сильным сердцем должен уметь бороться и умирать.
VIII
Арденнский клапан
В то время как разворачивалось сражение за Эстонию, в августе и сентябре 1944 года весь Западный фронт сломался и рухнул. Мы слушали радиосводки с помощью наших маленьких
Затем был взят Льеж. Когда я прибыл к фюреру, союзники собирались в Голландии, в Эльзасе и Лотарингии и перед городом Экс-ла-Шапель.
Тем не менее я нашел всех в цветущем настроении. Гиммлер шутил за столом, интересовался всеми вопросами, заданными мне в течение десяти минут – ровно столько потребовалось ему, чтобы поглотить свое спартанское блюдо и несколько соленых кренделей с тмином, смоченных в стакане воды, выпитом залпом.
Заместитель фюрера Мартин Борман, упитанный, кругловатый, шумно спорил с генералом СС Зеппом Дитрихом, прибывшим самолетом с Западного фронта.
Твердо расставив сильные ноги, с медным, как грелка, лицом, Зепп долго распространялся о мощи англо-американцев и о разрушениях, причиненных союзниками. Но он не был особенно взволнован, шутил, попивал коньяк каждый раз, как вздыхал, и ушел в свою комнатушку в пять часов утра, заботливо поддерживаемый четырьмя гигантами охраны.
Гиммлер готовил десяток новых дивизий ваффен СС. Он доверил мне командование дивизией «Валлония» – 28-й дивизией СС, в которую кроме нашей ударной бригады войдут тысячи рексистов, убежавших от оккупации и бродивших по рейху.
В общем, окружение Гитлера соглашалось с тем, что отступление на западе было ощутимым ударом, но в тишине и секрете готовился контрбросок.
Вечером Гиммлер удалился для своей обычной ночной работы, чтобы принять пятнадцать-двадцать человек, иногда ждавших аудиенции до утра. Тогда высшие офицеры вполголоса сообщили мне, какие сюрпризы подготовили новые армии. Они придерживались непроверенной информации. Царила атмосфера веры.
В частности, я был удивлен, видя, как за шесть месяцев Гитлер обрел свежую, новую энергию. Его походка была спокойной, уверенной, лицо – отдохнувшим, удивительной свежести. С начала войны он сильно поседел, его спина ссутулилась, но все его существо излучало жизнь, жизнь размеренную, дисциплинированную.
Он наградил меня, затем подвел к маленькому круглому столу. Он производил впечатление, что никакая забота – ни назойливая, ни срочная – не волновала его. Ни одно слово разочарования не таило в себе и малейшего сомнения в конечной победе.
Он быстро завершил военные дела и перешел к вопросу буржуазного либерализма. Он с чудесной ясностью объяснил мне, почему падение буржуазного либерализма было неизбежным. Его взгляд сверкал хорошим настроением. Он страстно заговорил о будущем социализма. Его тщательно выбритое лицо дрожало. Его тонкие, правильные руки делали простые, но выразительные жесты – живые спутники оратора.