Любимец
Шрифт:
— Выходите, — сказал я. — А то получается неправильно: вы меня видите, а я вас — нет.
Листья раздались, и на поляну вывалилось чудовище, вид которого неизбежно должен вызвать отвращение у любого нормального человека.
Я отшатнулся от громадной, толстой, метра в полтора длиной, а толщиной в человеческий торс, мохнатой гусеницы, поднявшейся на задние ноги и шевелящей перед блестящим панцирным животом несколькими парами снабженных когтями передних лап. Глаза этого существа были стеклянными, большими и неподвижными.
Я
— Вам страшно? — спросила гусеница. — Но я совершенно безобиден.
— Я знаю, — сказал я. — Это от неожиданности. Я и не знал, что вы бываете таким большим… то есть я не знал, что вы умеете говорить! Черт побери…
Ползун опустился, как бы садясь и изгибая в мою сторону нижнюю часть тела.
— Вы меня не боитесь, — сказал он утвердительно. — Вы меня знаете?
— Так вы же ползун! — сказал я.
— Нас так называют здесь, — согласился ползун. — Но я здесь один и я убежден, что мы с вами раньше не встречались.
— А я и не говорю, что встречались, — сказал я. — Только вы ползун, и я никогда не подозревал, что ползуны разумные. Мы же вас тысячами на переработку пускали!
— Что вы сказали?
— Я работал раньше, — сказал я, — на кондитерской фабрике. Там убивали таких как вы, маленьких. Только я не убивал — я грузил в контейнеры.
— Вы там были! — Голос ползуна поднялся до крещендо. — Вы это видели!
— Но ползуны несознательные, неразумные, — сказал я. — Я это видел. Я знаю.
— Вы там были! — простонал ползун.
Он был мною недоволен.
— А вы там тоже были? — спросил я. — И убежали, да?
После долгой паузы ползун сказал:
— Да.
— А почему вы разумный, а они нет?
— Скажите, — ползун отвернул голову от меня и стал столбиком, опираясь о землю двумя парами крепких, широко расставленных лап. — Скажите, а если вы родите маленького человека, совсем маленького, и сразу отнесете его на кондитерскую фабрику, он будет разумным?
— Это ваши дети?
— Это совсем маленькие, — сказал ползун. — Они еще не умеют говорить. Они еще не умеют думать. Им надо жить четыре года, пять лет, чтобы научиться говорить. Вы теперь понимаете?
— Так что же, получается, что спонсоры едят ваших детей?
— Вы тоже едите чужих детей, — сказал ползун невесело. — Вы едите рыб и животных, вы едите яйца птиц, которые еще не умеют говорить.
— Но мы не едим тех, кто разумный.
— А никто не знает, что маленький ползун будет когда-то разумным. Этого никому не говорят. Даже большинство спонсоров об этом не знают. Есть инкубаторы, в них выводят маленьких. Потом их немного растят. Потом их убивают. Это очень полезная пища, спонсоры ее кушают, но они не знают, что они кушают.
Я верил этой гусенице и не боялся ее. Но я же кидал убитых ползунов в контейнеры!..
— Вы не виноваты, — сказал ползун. — Вы не знали. Спонсоры кушают
— Но матери… где матери малышей?
— Мне сложно объяснить систему размножения, — сказал ползун. — Это надо изучать. Если интересно, я потом расскажу.
— Значит, взрослых ползунов здесь нет?
— Взрослый — я, — сказал ползун. — Они завозят сюда оплодотворенную икру — это экономично. И никто не знает.
— Но зачем? Разве на Земле мало пищи?
— Есть пища, а есть оптимальная пища, — сказал ползун, покачиваясь, как кобра, желающая нанести укус. — Наши дети — идеальная пища. Теперь ее потребуется больше. Людей станет еще меньше, а такой пищи надо больше.
— Вы знаете, что людей будет меньше?
— Я немного знаю.
— А почему вы здесь?
Живот у ползуна был хитиновый, блестящий, словно рачий хвост. А на боках и спине росла торчком шерсть. Ползун был некрасивый и даже страшный. Но я привык к ползунам. К тому же если чудовище с тобой разговаривает и даже жалуется тебе — трудно его бояться.
Ползун не хотел отвечать на мой вопрос. Если бы его глаза не были неподвижны, я бы сказал, что он рассматривает травинки.
— Я иду, — сказал ползун наконец.
— Неужели? И куда же вы идете?
— В Аркадию, — сказал ползун.
Это слово мне ничего не говорило.
— Где эта Аркадия? — спросил я.
— Далеко, — сказал ползун.
— Вы пойдете со мной? — спросил я.
— Куда?
— Я тут недалеко живу. Там мои друзья.
— Я не отвечу, — сказал ползун.
— Вместе лучше, — сказал я.
— Вместе лучше, — как эхо ответил ползун, но не двинулся с места.
— Вы идете?
— Нет, извините, — сказал ползун и опустился на лапы, превратившись в самую обыкновенную, правда, крупную гусеницу.
— Я пошел, — сказал я.
Ползун начал отходить от меня задом наперед.
Я подумал, как же он не доверяет людям — всем, потому что на нашей планете убивают его детей.
— Тогда счастливо оставаться, — сказал я, хотя расставался с ним с сожалением. Любое существо, встреченное мною, что-то может рассказать. И ползун тоже. Ведь где-то он скрывался, сбежав с кондитерской фабрики, в чем я почти не сомневался, где-то научился русскому языку, зачем-то попал в этот лес, кого-то ждет…
Ползун скрылся в зарослях, я не преследовал его.
Я повернулся и пошел прочь из леса. Сзади было тихо.
Я вышел к роднику, а от него, напившись, пошел к храму.
Пройдя несколько домов, я остановился.
Как легкомысленно с моей стороны уйти, ничего не узнав! Ведь недалеко отсюда, за болотом, наша землянка. Там старенький отец Николай и маленький мальчик. А если появление ползуна — одна из попыток выследить нас? И я так легко попался на его речи о зверском уничтожении маленьких ползунов?