Любимый незнакомец
Шрифт:
– Конечно. С другой стороны, мои родители были ирландцами. Так что во внутрисемейных разногласиях я разбираюсь неплохо.
– Расскажите нам о своих родителях, – взмолилась Дани, отвлекая Зузану, уже готовившую для Мэлоуна презрительную отповедь.
– Мой отец родился в Белфасте. Мать – в Дублине. Они прибыли в Америку на одном корабле. Тогда они были еще подростками. Акцент у отца был такой сильный, что его с трудом можно было понять. Он от него так никогда и не избавился.
– А ваша мать? – спросила Дани. – У нее тоже был акцент?
– Акценты в Ирландии разные, все зависит от того, откуда ты родом. От Дублина до Белфаста и ста миль не будет, но акценты в них разные. В Белфасте говорят как в Шотландии, а в Дублине – скорее как в Англии.
– Я ни о чем таком не знаю. Как по мне, все ирландцы говорят одинаково, – отрезала Зузана.
Мэлоун повторил ее слова, в точности изобразив и ее акцент, и ее сардонический взгляд. Он говорил с точно таким же, как у Зузаны, отсутствием всякого выражения на лице, рот у него почти не двигался, а в горле, где-то в глубине, что-то булькало.
Зузана потрясенно уставилась на него. Ее бледные губы дрожали от ярости.
– Вам это кажется смешным, мистер Мэлоун?
– Нет, мэм. Я просто демонстрировал свои способности, – отвечал он уже без следа восточноевропейского акцента, но по-прежнему не сводя с нее глаз. – Акценты – мое хобби. – Дани предположила, что он просто устал сносить Зузанины колкости.
– Он говорил прямо как ты, Зузана, – хихикнула Ленка и замахала платочком, словно сдаваясь. – А можно еще, мистер Мэлоун?
– Я иду спать, – объявила Зузана, поднялась на ноги и, величественно опираясь на трость, высоко задрала подбородок и гневно раздула ноздри.
– Спокойной ночи, тэтка, – сказала Дани.
– Спокойной ночи, мисс Кос, – откликнулся Мэлоун.
– Спокойной ночи, Зузана, дорогая, – весело произнесла Ленка, но, едва Зузана вышла из комнаты, поднялась и тоже двинулась к двери. Проходя мимо Дани, она погладила ее по склоненной голове:
– Я тоже пойду, Даниела. Побереги глаза. Работа может подождать до завтра. – Ленка взглянула на Мэлоуна и подмигнула ему так, словно у них был какой-то секрет. – Спокойной ночи, мистер Мэлоун, – игриво прибавила она.
– Спокойной ночи, мисс Кос.
– Прошу вас, зовите меня Ленкой, – с заговорщицким видом попросила она. – Я ведь уже не девочка.
– Спокойной ночи, Ленка, – покорно повторил Мэлоун.
Он встал, словно и сам тоже думал уйти, но задержался перед камином, сунув руки в карманы, с задумчивым выражением на лице. Дани отложила штопку и с облегчением выдохнула. Получилось гораздо громче, чем она хотела. Мэлоун встретился с ней взглядом.
– Ну и парочка, – сказал он.
– О да. Я нежно люблю их, но порой они меня изматывают. Вера, средняя из сестер, умела их уравновесить. Она была связующим звеном между ними. Теперь эта роль перешла ко мне, и не могу сказать, что мне она нравится.
– Вы о ней никогда не говорите. Почти не вспоминаете ее.
– Пожалуй… что так. Думаю, дело в том, что нам еще слишком больно. Прошло совсем мало времени. Она умерла в октябре.
– Значит, я занял ее комнату. – Он не спрашивал, а утверждал.
– Нет. Мою. Когда Вера умерла, я перебралась наверх, в ее бывшую комнату. Хотела быть поближе к тетушкам. Они слабеют на глазах. Теряют и силы… и обходительность. – Она улыбнулась, показывая, что шутит. – К тому же отдельную комнату на нижнем этаже удобнее сдавать.
– Я занял вашу комнату? – ахнул он.
– Это меня никак не стеснило, мистер Мэлоун. Мне нравится моя новая комната, – заверила она, но его это явно не успокоило. Он смущенно потер подбородок.
– Но ведь… вам нелегко… жить в ее комнате… в комнате вашей тетушки.
– Нет. Меня это не смущает. Я сменила шторы и покрывало, они теперь у вас, внизу. Так меня не слишком донимают воспоминания о ней. – И она взмахнула рукой, словно это не имело значения.
– Иначе они бы вас донимали? Воспоминания?
– Да. Конечно. Хорошо держаться на расстоянии от людей – даже от тех, кого любишь. Вы ведь знаете легенду о царе Мидасе?
– Он обращал в золото все, к чему прикасался?
– Да. То же и с моим даром. – Она произнесла это слово с нажимом. – Золото прекрасно… воспоминания прекрасны… но если их слишком много, их красота теряет всякую ценность.
Он сложил руки на груди, словно обдумывая услышанное. Он не попросил ее пояснить, хотя она и видела, что ему не все ясно.
– Ленка сказала, что это семейное… ваше чувство ткани.
– Так мне всегда говорили. Хотя у моей матери этого дара не было. Она была хорошей портнихой, умела перешивать и чинить одежду. Нам она тоже шила, но не хотела обшивать богатых и знаменитых. Вращаться в высшем обществе она не хотела. – Она тоже неплохо пародировала Зузану.
– А остальные члены семьи?
– Мой дед и прадед якобы тоже обладали похожим даром, но описывали его по-разному. И Вера тоже. Она всегда говорила, что ткань рассказывает ей, на что ее пустить. Указывает фасон и размер. Она говорила: «Ткань знает, чем хочет стать. И сама делает выбор».
– Но она не чувствовала… людей.
– Нет. Зато мой прадед, Даниель Кос, был как я. Вера говорила, он знал, где побывала ткань, видел это и потому предпочитал работать с новыми, только с фабрики, отрезами ткани.
– Почему она умерла? Вера? – спросил он. Странно, но говорить с ней о смерти было куда легче, чем о ее способностях. Возможно, и ей тоже проще было говорить с ним о смерти, потому что она тут же ответила:
– Ее сердце просто перестало биться. Она сидела вот в этом кресле, с платьем в руках, и вдруг словно задремала. Все случилось так быстро. И тихо. Это была легкая смерть. Нам пришлось нелегко. А ей – нет.