Любить, чтобы ненавидеть
Шрифт:
— Да брось ты! Повздорили — и ладно. Если я виноват, прости. Не будем ссориться, а то ведь…
Катя перебила его:
— Я, кажется, ясно сказала в прошлый раз, чтобы ты больше никогда мне не звонил, и могу еще раз повторить: забудь мой телефон. У нас с тобой все кончено. Пора понять это.
Она в сердцах бросила трубку. Не хватало еще, чтобы телефон был занят, когда позвонит Андрей.
Он позвонил сразу же и совершенно ошеломил Катю:
— Через два дня встречаю тебя в аэропорту Адлера. Сейчас же забронируй по телефону билет и сразу сообщи мне номер рейса.
Она
— Потом все объясню, потом, потом. Жду твоего звонка.
В аэропорту Адлера Андрей ждал Катю прямо у трапа самолета. Она оглянулась, спустилась вниз и сразу же оказалась в его объятиях — он схватил ее в охапку вместе с сумкой, висевшей у нее на плече, и букетом цветов, которые держал в руках. Сзади напирали пассажиры, которым тоже хотелось поскорее ступить на твердую землю. Тогда Андрей, не разжимая рук, переместился чуть в сторону, и они стояли так, словно только для того и встретились, чтобы замереть в этой позе на летном поле южного города.
Катя привстала на цыпочки и шепнула Андрею в ухо:
— На нас смотрят.
— Да? — удивился он. — А что тут любопытного? Просто я встретил мою любимую женщину, по которой страшно соскучился. Поехали, — он взял у нее сумку, передал ей цветы и повел к стоянке такси.
Катя не стала спрашивать ничего — ни как ему удалось вырваться с работы, из дома и оказаться здесь, ни куда они сейчас поедут, ни сколько дней им отпущено обстоятельствами или судьбой. Она просто шла, держа его за руку, вернее, ведомая его крепкой, уверенной рукой. Какая разница — куда? Главное, они вместе, рядом, она дышит одним с ним воздухом, слышит его голос, хотя и не совсем понимает, о чем он говорит.
В машине Катя наконец немного пришла в себя. Выяснилось, что едут они в Хосту, где Андрей уже успел снять на несколько дней комнату в городской квартире со всеми удобствами.
— Там будет уютнее, чем в гостинице, и хозяйка обещала готовить для нас обеды и ужины. По-моему, это лучше, чем бегать в ресторан дважды в день. Ты согласна?
Он еще спрашивает! Как она может быть не согласна с его решением!
Катя только молча кивнула головой и подумала, что это не только удобно, но и создаст видимость спокойной семейной жизни. Интересно, он об этом же думал, когда договаривался о домашних обедах?
… Они лежали на пляже, греясь в лучах майского южного солнца, но купаться не решились. Только отдельные смельчаки, скорее всего, северяне и сибиряки, с отчаянной смелостью бросались в море, заплывая до самых буйков, — сезон еще не начался, и вода согревалась лишь к полудню до 15–16 градусов. Не разжимая рук, они смотрели на море, удивительно спокойное, мирное и приветливое. Прибрежная волна, казалось, чавкающими поцелуями теребит гальку, не давая ей покоя и нарушая тишину, а та шуршит, протестуя, но наслаждаясь, и ждет следующего прилива. Сидеть бы и сидеть так всегда, вечно…
Вечность длилась четыре ночи и почти пять дней — день приезда, день отъезда — один день.
В самолет по трапу Катя поднималась, едва сдерживая слезы. Замерла на секунду у входа, оглянулась, отыскала глазами Андрея.
Он стоял, почему-то вытянув руки по швам, словно принимал парад. Она быстро вошла в салон, прошла на свое место у иллюминатора и, отвернувшись к нему, заплакала. Будем же справедливы — она не плакала, просто слезы счастья лились самопроизвольно, и она не собиралась ни останавливать их, ни промокать. «Сто часов счастья, разве этого мало?» Ровно сто часов они были вместе, ровно сто часов не было разлуки, мыслей о Данусе, о работе, о будущем. Она станет жить с этими воспоминаниями до следующей встречи…
Виктор Елагин пригласил Елену Андреевну и Катю на прогон нового спектакля «Сирано де Бержерак», где он не только исполнял главную роль, но и впервые выступал в качестве режиссера-постановщика. На такие прогоны обычно приглашались критики, поэтому Елена Андреевна старалась на обсуждениях, следовавших за просмотром, не выступать, если играл Виктор: стоит ей похвалить его работу — тут же скажут, что она необъективна, а станет ругать — пойдет шепоток, что, мол, никак не может простить бывшая мадам Елагина уход мужа. Так и повелось у них с Виктором: на следующий день они встречались, чтобы подробно, основательно разобрать роль.
Прогон «Сирано» назначили на двенадцать часов в пятницу. От одной мысли, что придется отпрашиваться у Жанны, Катю корежило. Только на днях она, можно сказать, выцарапала у нее отгулы, и теперь предстояло снова клянчить. Катя решила схитрить. Пошла к шефу, попросила секретаршу пропустить ее буквально на одну минуту.
— Аркадий Семенович, — лисой Патрикеевной начала она, — завтра в двенадцать у папы в театре прогон нового спектакля. Он впервые выступает в роли режиссера. Я от его имени приглашаю вас.
— Это как же, — удивился он, — Елагин теперь сам не играет?
— Конечно, играет. Он исполняет главную роль, Сирано де Бержерака, но спектакль поставил сам. Вы пойдете?
— Пожалуй, — согласился шеф. — Я в театры хожу, можно сказать, вырываюсь, но на прогонах еще никогда не был.
— Спасибо, что согласились. Отец будет рад. Я вас встречу в одиннадцать сорок пять и проведу на хорошие места. Вы придете один или с супругой?
— Один, один, жена мобилизована к внукам.
Катя еще раз поблагодарила и побежала приглашать Жанну Ивановну, в глубине души рассчитывая на отказ. Но когда начальница узнала, что будет сам Аркадий Семенович, расплылась от удовольствия и обещала непременно прийти в театр.
— Скажите, Екатерина Викторовна, что значит прогон? Я не очень сведуща в театральных тонкостях и терминологии, — спросила Жанна Ивановна.
— Прогон — это та же репетиция, но без остановок, без повторов отдельных сцен, когда режиссер из зала смотрит подряд весь спектакль, наслаждаясь или ужасаясь тем, что он сотворил, — с улыбкой пояснила Катя.
Начальница, к удивлению Кати, юмор поняла и улыбнулась в ответ. Кате стало смешно: «Вот она, волшебная сила театра — одно только упоминание о нем облагораживает человека», — подумала она и тоже улыбнулась в ответ.