Любивший Мату Хари
Шрифт:
— Я полагаю, неплохо бы сначала прояснить ситуацию, — сказал он. — Поэтому, если есть что-то, что бы вы хотели узнать о происшедшем в Берлине, пожалуйста, чувствуйте себя свободно.
— Нет, Чарльз, я не хочу говорить о Берлине.
— Очень хорошо, как насчёт происходящего вокруг? Есть проблемы? Какой-нибудь особый вопрос?
— Да, полагаю, такой имеется.
— И какой же, Ники?
— К дьяволу, кого вы думаете одурачить?
Скотч был разлит, и они пили молча, пока Грей рассматривал бледную, написанную маслом картину — пони под тёмными небесами.
— Кажется,
— Сомневаюсь, что мою.
— О, ну, тогда это была Национальная галерея. — Он положил на стол пачку сигарет, сам закурил и перешёл к окну. — Ники, я не собираюсь вступать в полемику, но искренне считаю, что вы неверно судите о наших намерениях.
— Что с того?
— Я даже думаю, вы до некоторой степени недооцениваете эту женщину.
— Её зовут Маргарета. Вы некогда любили её, Чарльз, вы помните? Поэтому прекратите играть. Её зовут Маргарета.
— Очень хорошо, её зовут Маргарета. Однако остаётся фактом то, что, полагаю, вы сильно недооцениваете её. Например, помните истории, которые она имела обыкновение рассказывать? О том, как муж избивал её и тому подобное, привязывал к спинке кровати и избивал.
— И что?
— Ещё бывали истории, равным образом нелепые, о том, как храмовые жрецы секли её, приковывали к стене и били по бёдрам ивовыми прутьями.
— Слушайте, давайте перейдём к сути дела.
— Неужели вы не считаете занятным, что она всегда говорила о том, как скверно мужчины обращаются с ней? Давайте на мгновение предположим, что подсознательно она обижена на мужчин. Давайте далее предположим, что эта обида исходит из глубоко затаившегося страха перед ними, из боязни власти над ней, их явного физического превосходства. Да, конечно, это лишь предположения, но не думаете ли вы, что, возможно, я прав, и в действительности она всегда презирала мужчин? Особенно тех, кем она могла манипулировать и кого могла предавать?..
— Боже, — сказал Грей, — неудивительно, что она вас бросила.
...Дождь прекратился, что позволило им выйти в сад: Данбар в классическом тяжёлом пальто, Грей в одолженном макинтоше. Ветер тоже стих, превратив водосточные канавы в зеркала. Они шли тем самым путём, который Грей выбрал днём раньше, но только до летнего домика. Там по всему кустарнику копошились птицы, в основном воробьи и синицы.
— Я не собираюсь убеждать вас в её виновности, — сказал Данбар. — Но я полагаю, вы, по крайней мере, должны учитывать её намерения на данный момент.
Грей сделал глубокий вздох.
— О чём вы?
— Давайте предположим на мгновение, что вы солдат, вернувшийся с фронта. Вы заходите к Маргарете в номер, желая провести приятный вечер. Во что, вы полагаете, она одета? Наверное, во что-то восточное?
— Бросьте!
— Она наливает вам выпить, может, шампанского. Вы недолго болтаете. Она говорит вам, что ужасно беспокоилась о вашей безопасности. Может, она даже видела тревожные сны. Пытаясь успокоить её, вы начинаете рассказывать ей о том, каково там. Сначала это всё почти бессодержательно. Вы говорите о еде, о ваших друзьях. После нескольких стаканов вы обнаруживаете, что рассказываете о районе наступления, о мощности соединения, батальона...
— О, ради Бога, оставьте это!
Данбар пожал плечами и подобрал ржавеющую ложку, ещё одно доказательство, что место забросили внезапно.
— Очень хорошо, Ники, давайте попробуем иной путь. Давайте просто скажем, что нас чрезвычайно интересуют её нынешние связи.
— Вроде её связи с Мерриком?
— Меррик, как вам сказано, был временным решением. Нам нужен был кто-то в Париже, кто бы приглядывал за ней, покуда я координировал весь план.
— И кто представляет весь план? Я?
— Ники, вы должны осознать, Маргарета — только ступенька лестницы. Мы интересуемся не столько ею, сколько людьми вокруг неё, людьми, которых она даже может не знать.
— Людьми, подобными Шпанглеру?
— Мы полагаем, намного крупнее, чем Шпанглер. Вся германская сеть, нацеленная прямо в наше сердце. — Он говорил без улыбки.
Грей опустился на стул.
— Слушайте, давайте прекратим всё это. Где и когда, предполагается, я должен её встретить?
Данбар тоже отыскал место, чтобы сесть.
— Боюсь, всё не так просто. Тут присутствуют другие факторы, которые следует учитывать...
— Вроде лягушатников?
— Да, французы ассистируют нам.
— Что это значит? Они тоже хотят насадить её голову на пику?
Данбар отбросил ложку — первый жест, выдавший его раздражение.
— Несмотря на то что вы думаете, Николас, я на самом деле провожу расследование с... ну, с перевесом в её пользу. В министерстве действительно есть такие, которые считают, что я совершенно сошёл с ума, предполагая, будто эту женщину можно заставить изменить намерения... мне стали меньше доверять.
Грей покачал головой:
— Я уверен, она будет вечно благодарна вам, Чарльз, за всё, вами сделанное.
— Очень хорошо, Ники. Считайте как хотите. Но факт остаётся фактом, я, может быть, спасаю её жизнь... и вашу...
Грей поднялся, постучав пальцем по виску.
— О, понимаю, маленькая игра, в которую мы играем, чтобы находиться подальше от окопов.
— Пожалуйста, сядьте, Николас.
— Конечно. Поймаем шпиона и спасём наши жалкие шеи.
— Сядьте.
— И самое смешное то, что она никогда не любила вас, Чарльз. Она часто чувствовала к вам жалость, потому что считала вас глупым. Но она недооценивала вас. Мы все недооценивали. Кто мог предположить, что вы можете быть столь мстительным...
Данбар только отмахнулся, как бы отметая бредни солдата, слишком много времени пробывшего на фронте.
Тем вечером, несмотря на рано наступившую жару, накрыли обильный ужин, по-видимому, чтобы укрепить сотрудничество. Затем, когда они уединились с Саузерлендом в гостиной, ему предоставили отпечатанные на машинке заметки по делу... очередная демонстрация доверия. Бумаги неплотно уложены в картонной папке и закреплены тесёмкой. Но даже, не тронув заметки, он увидел, что и там есть фотографии.