Люблю трагический финал
Шрифт:
Вьюн еще недавно оторвался от нормальной жизни и выглядел много приличней того же Сивого. То есть люди не брезговали купить из его рук стащенные с могилы тюльпаны или гвоздики… И соображал Вьюн быстрее Сивого, и арифметику пока помнил — мозги еще не пропиты дотла.
— Так, ты это… — Вьюн опять задумался. — Запомнил, где чердак-то этот?
— Запомнил… — Сивый неуверенно почесал в затылке.
— А не врешь?
— Кажись, запомнил.
— Ну, тогда показывай…
— Ай! — Сивый аж подскочил. — Ни за что больше в эту страсть не сунусь!
— Да
— Не, не… не! — Сивый истово махал руками.
— К тому ж… Ну чего тебе бояться? Если эта баба мертвая, и… давно… Че она тебе сделает?
— Не, не… — опять запричитал розовоносый бомж.
— Продам этот букет — тебе отстегну! — Вьюн решил, припомнив, что живут они с Сивым все-таки при рыночной экономике, задействовать финансовые рычаги.
— Ну если так… Если отстегнешь… — Сивый еще не сдался, но по крайней мере перестал махать руками…
— Отстегну.
— А сразу можешь?! — Только на секунду подумав о спиртном, Сивый ощутил нестерпимое горенье труб и сушняк.
— Да цветы-то эти уж небось пожухли все… Это ведь когда было! Когда ты их видел-то… Сто лет назад! — запротестовал Вьюн, испугавшись, что сию минуту ему придется раскошеливаться.
— Нет… — хитро протянул Сивый. — Это баба пожухла, а цветы все время там, видать, свежие… Кругом нее — старые букеты… А последний — живой. Вот… ну, как на клумбе… Большой, дорогой и… — Сивый напрягся и припомнил слово, которое, казалось, и вовсе никогда не знал. — И красивый!
— Не врешь?
— Ну, хошь, побожусь? Говорю тебе, Вьюн, будто бы ходит к ней кто-то…
— Как на кладбище, что ли?
— Ну, вроде того…
— Тогда… — Вьюн помялся еще для порядку, набивая себе цену. — Тогда что ж… Сусанин ты наш… — Время от времени он не чурался юмора.
И хитрый Вьюн сделал отмашку:
— Веди, Сивый… Показывай!
Ослабленный хроническим употреблением алкоголя мозг способен на досадные промахи.
Логическое построение вертлявого алчного Вьюна: «Ну чего тебе бояться… Если эта баба мертвая, и к тому ж давно… Че она тебе сделает?» — имело один существенный минус… Баба, конечно, была мертвая… Но тот, кто к ней ходил, явно был живой. Живой, как цветы на клумбе… Живее всех живых.
Потому как, исследовав местность, бомжики с очевидностью выяснили: кроме хода, то есть дырки в стене, которую проделал давеча, в общем, считай, не так давно, Сивый, попасть на чердаки можно было только одним способом — через дверь с другого конца чердачной анфилады…
Однако дверь эта, ведущая на чердак, не поддавалась никаким атакам — она была обита свежей жестью и крепко-накрепко закрыта на хороший новый замок.
— Ну здра-асте… Давно не виделись…
Олег Дубовиков грозно наморщил лоб, но не выдержал строгой мины и фыркнул…
Пара, протискивающаяся сквозь приотворенную дверь в кабинет председателя фонда, и вправду была преуморительной…
При этом Вьюн посверкивал пытливо глазами из-под шапки спутанных черных кудрей и был даже не лишен некоторого щегольства, о чем свидетельствовало клетчатое, где-то спертое кашне… И вообще, судя по острому французскому взору, был не лишен еще некоторой предприимчивости и духа стяжательства, который, будучи вечным двигателем прогресса, еще держал его на плаву…
И рядом, как шерочка с машерочкой, полная «мля» — мямля и бессребреник Федорыч в розовой шубке, пьяненький и добренький, готовый распластаться, едва лишь кто-то намекнет, что хочет вытереть о него ноги…
— Вот вам живой «гасконский» ум и русопятое раздолбайство… — отрекомендовал Дубовиков Анне возникшую на пороге пару. — Тайная пружина, образовавшая этот союз, мне непонятна, но последнее время эти красавцы все время вместе… На опохмел ни копейки! — тут же добавил капитан, предотвращая робкие попытки Вьюна начать заготовленную заранее слезную речь. — Ни копейки! — отрезал он снова. — Не трать красноречие… Оставь его для электричек… Знаю я ваши песни… «Сами мы не местные, жена разбилась в автокатастрофе… Нужен костыль из титана стоимостью в пять тысяч долларов».
Вьюн, смущенный проницательностью капитана, хлопал глазами. Видно, Дубовиков со своими предположениями оказался недалеко от истины.
— Не дам! — еще раз строго отрезал капитан. — Благотворительность не для того существует, чтобы вы с утра нажирались…
— Да мы… это… — промямлил Сивый.
— Вы! Именно вы об этом самом с утра пораньше только и думаете!
Надежда бомжей на опохмел таяла, едва возникнув… И тогда Вьюн зыркнул глазами на Анну… Не пройдет ли номер с доброй, прилично одетой дамочкой?
Пока Сивый мямлил и даже смахивал наворачивающуюся на красную морду слезу, Вьюн оценивал ситуацию. Девушка сидела за столом напротив капитана… И в руках девушка держала фотографию… Именно так и вели себя люди, приходившие в фонд за помощью к капитану, когда отчаивались найти своих родных с помощью милиции. Приходили, естественно, с фотографиями…
Но эту фотографию Вьюн оценил по достоинству.
Может, конечно, сходство было и относительным… Попробуй, оцени: насколько старый, разложившийся труп похож на то, чем он был раньше, — красивую молодую черноволосую женщину, снявшуюся, улыбаясь в объектив…
Однако волосы… Разметавшаяся копна непослушных роскошных волос. Такие встречаются не на каждом шагу. Но даже если эта баба на фотографии — другая… Не та, что лежит на чердаке… Просто похожи у них прически… Извлечь деньжат под это сходство, наверное, можно… Почему не попробовать?!
— Не извольте беспокоиться… Нам что… Можем и не пить… с утра. Мы вообще с Сивым с завтрашнего дня завязали…
Вьюн принялся пятиться из кабинета, увлекая за собой растяпу Сивого, который жутко тормозил, пытаясь осмыслить заявление Вьюна. Что такое удивительное тот несет?! О том, что, мол, мы можем «с утра и не пить»?! Как это возможно — с утра не пить? И что все это может означать?