Любовь цвета боли 2
Шрифт:
— Да бог с вами, Ольга Викторовна. Вы же меня знаете — я могила! — оскорбленно ворчит женщина.
Вот кто-кто, а Прокопьевна действительно свой человек. С такой матерой бабой и в огонь, и в воду, как говорится. Мало того что профессионал, так еще, пожалуй, единственный человек из нашего коллектива, которому совершенно не свойственно лицемерие. И медсестры все при ней по струнке ходят, и порядок в отделении. Благодаря крутому нраву и самоотверженной преданности профессии она снискала уважение даже придирчивого Борюсика. Хотя мне кажется, что периодами заведующий откровенно ее побаивается.
— А если поступит официальное предложение, примете?
— Что ж переливать из пустого в порожнее? Вот когда поступит, тогда и будем думать.
— Не хочется, чтобы чужака прислали, — делится переживаниями Прокопьевна. — Мы все уже как шестеренки в часах сработались. А новый человек у штурвала — всегда к изменениям. И не факт, что в лучшую сторону.
Вот чего-чего, а нововведения Прокопьевна всегда не любила. Это и понятно, человек старой закалки, большую часть жизни проработавший по стандартам из далекого СССР. Раньше как было? На том же аппарате ИВЛ два рычажка, кнопка «вкл/выкл» и два датчика. Как же болезненно она расставалась со старым оборудованием, когда нам в отделение привезли современные аппараты. Всем коллективом давление сбивали безутешной женщине. А уж о том, как пыталась сработаться с новой техникой, и вспоминать страшно.
??????????????????????????— Эх, — тяжело вздыхает Прокопьевна, выуживая из стоящей на столе коробки конфет шоколадное лакомство. — Сорок лет бок о бок отработали, а время пролетело, словно вчера всё было. Помню, пришел наш Борюсик в отделение после ординатуры, красивый, умный, всегда такой обходительный. Когда вы к нам работать пришли, чем-то его в то время мне напомнили.
— Это чем же? — спрашиваю с улыбкой.
— Не знаю даже, — тянет задумчиво. — Отсвечивало в вашем взгляде некой самоотдачей, жертвенностью.
— Да ладно вам преувеличивать, Прокопьевна. Ответственное отношение к своей работе, и только.
— Да? Так ваша ответственность на сегодня закончилась уже как полтора часа назад, а вы всё еще на работе, потому что вашу пациентку готовят к операции. Разве я не права?
Эх, права, конечно, Прокопьевна, только отчасти. Вот уже неделю, стоит остаться одной, меня одолевает тоска дремучая. Как бы я ни храбрилась, мысли о Макаре загоняют всё дальше и дальше в депрессию.
Я скучаю. Безнадежно изнываю от тоски и неопределенности. Нет, букеты цветов и всякие приятные мелочи продолжает исправно доставлять каждое утро паренек Миша. А вот ответа ни на одно смс я так и не получила.
Макар будто специально меня игнорирует, хотя пару раз, в момент, когда мне было особенно плохо, я даже решилась набрать заветный номер и с замиранием сердца слушала длинные гудки. Я не знала, что буду говорить, мне хотелось просто услышать его голос, на короткое мгновение представить, что он рядом. Каким же было мое разочарование, когда Макар не ответил и не перезвонил — ни в те поздние вечера, ни спустя неделю.
Порой мне мерещилось, что все чувства, о которых так рьяно рассказывал Макар, были только у меня в голове. Но чаще окутывало удушливым страхом, что с ним могло случиться что-то плохое. Картинки, выдаваемые воспаленным сознанием,
— Ольга Викторовна, пациентка готова, — врывается в мысли голос Кати — молоденькой миловидной медсестры.
— Хорошо, сейчас подойду, — киваю, мягко улыбаясь ей.
Катя скрывается в коридоре за дверью, а я допиваю одним глотком остывший чай и поднимаюсь на ноги. Мою за собой чашку в умывальнике у стены и, вытирая руки о бумажное полотенце, ловлю свое отражение в зеркале. В памяти всплывают ядовитые слова Лены про смазливую мордашку и скудный гардероб. Опускаю взгляд на ворот темно-синего платья, выглядывающий из-под белого халата. И ничего я не блеклая моль. Нет, ну в сравнении с той же Леной, которая предпочитает носить короткие юбки и блузочки с довольно экстравагантным вырезом на груди, конечно, явно проигрываю.
Хмыкаю от своих мыслей. Выхожу на пост, но не вижу в коридоре одной живой души. И куда все делись? Неподалеку, в одной из пустующих палат, слышу непонятную возню и возбужденное шушуканье. Уверенно двигаюсь на звук, доносящийся из палаты. Весь немногочисленный к этому времени женский персонал дружно стоит у окна и что-то воодушевленно обсуждает, мое появление так и остается незамеченным.
— Может, к кому из пациентов родственник приехал, — слышу голос одной из девчонок.
— Так у нас таких крутых и нет вроде, иначе всё отделение на ушах бы стояло.
Все звуки в комнате меркнут, легкие горят от нехватки кислорода, словно я внезапно очутилась под многотонной толщей воды. На короткий миг боюсь, что сейчас грохнусь в обморок от окатившей меня волны необъяснимого трепета.
Прикладываю ладонь к груди, туда, где так гулко стучит сбившееся с привычного ритма сердце. Словно в замедленной съемке иду к парадному входу в наше отделение. А дальше весь мой мир сужается, и я не вижу ничего, кроме до боли родных глаз цвета горького шоколада и сводящей с ума улыбки.
Колени дрожат, взгляд заволакивает, прислоняюсь к колонне и впитываю в себя его облик.
Какой же он красивый, родной, любимый. Мой.
Макар за пару шагов преодолевает разделяющее нас расстояние. Меня окутывает его теплом, в нос ударяет до безумия вкусный терпкий аромат сандала и цитруса. Горячие ладони, зарывшись в волосы, тянут в сводящем с ума порыве, а губы покрывают короткими жадными поцелуями мое мокрое от самых счастливых за всю жизнь слез лицо.
— Не отпущу тебя, слышишь? Никогда больше не отпущу! — шепчет, ловя губами всхлипы, рвущиеся из глубины самого сердца. — Я думал, не переживу эту неделю.
— Не отпускай, — вторю его шепоту, цепляясь пальцами в рубашку на мужской груди и притягивая к себе настолько близко, насколько только возможно.
Не помню, как смогла оторваться от Макара и под шушуканье глазеющих на меня девчонок, всё же передать пациентку хирургам. Как словно на крыльях выпорхнула из здания в объятия любимого мужчины. Помню лишь, что стоило нам переступить порог квартиры, как мужские губы нетерпеливо набросились на мои в лишающем рассудка поцелуе. Макар целовал до боли нежно и трепетно. Его руки дрожали, хаотично лаская меня, будто не веря, что вот она я. Ласковые поцелуи сменились на требовательные, жадные, подчиняющие.