Любовь длинною в жизнь
Шрифт:
— Вы знаете этого человека? — спрашивает он.
Я отрицательно качаю головой.
— Ну, он идет сюда.
Мои руки лихорадочно двигаются, пытаясь вытащить ключи от автомобиля из сумочки.
— Еще раз спасибо, что уделили мне время, Сэм. Я буду на связи с информацией из…
Чья-то рука скользит по моему плечу, едва касаясь его, посылая сильную волну желания и боли через все тело. Когда мы были моложе, Каллан точно знал, как прикоснуться ко мне, чтобы я развалилась на части. Каждый день он мог заставить меня забыть обо всем, кроме него. Похоже, он не утратил
— Корали Тейлор, — тихо произносит Каллан. — Я знал, что ты рядом.
Я закрываю глаза. Перестаю дышать.
Слышу, как Сэм представляется, и как Каллан говорит позади меня, его дыхание скользит по моей шее и обнаженным лопаткам. Он всегда был горячим. Похоже, это тоже не изменилось. Я чувствую исходящий от него жар, обжигающий меня, заставляющий крошечные волоски на моей шее и руках встать дыбом.
— …моя мама. Там все выглядит великолепно. Спасибо, что так хорошо позаботились об этом месте, — Каллан говорит, но в его голосе слышатся отсутствующие нотки.
На самом деле он не думает о словах, слетающих с его губ. Не думает о Сэме или о том, что за могилой его матери хорошо ухаживают. Он прижимается ко мне, как я прижимаюсь к нему, словно наши души — чертовы магниты, неспособные сопротивляться сильному притяжению другого.
Я качаю головой, не готовая повернуться лицом к этому призраку, разрушившему мое сердце.
— Спасибо, Сэм. Мне действительно пора идти. Я зайду после того, как поговорю с людьми в похоронном бюро.
Прохожу мимо священника, сжимая обеими руками лямки сумочки, уставившись в землю и боясь поднять глаза. По крайней мере, теперь у меня в руках ключи. Арендованная машина пищит, когда я открываю ее. Протягиваю руку, чтобы открыть водительскую дверь, но другая рука оказывается там раньше моей, дергая за рычаг.
— Южные манеры не умерли, знаешь ли?
Поднимаю взгляд, и лицо Каллана оказывается так близко к моему. Его темно-карие глаза такие же, какими я их помню — глубокие, как бесконечная тьма, которую видишь, когда смотришь на дно колодца. Это может показаться романтичным, но это не так. Скорее нервирует. Как будто ты смотришь в вечность и, если рискнешь подойти слишком близко к краю, можешь просто упасть. Упасть в бездну. Когда я в последний раз заглядывала на его страницу в Facebook, ненавидя себя каждую секунду, у него была густая борода, которая ему шла. Но, должно быть, недавно он ее сбрил. Теперь на подбородке темная щетина, длиной всего в несколько миллиметров.
Ямочки, которые всегда были на его щеках, все еще там, и на самом деле стали глубже со времен средней школы. И эти губы, губы, которые с поразительной интенсивностью целовали меня в первый раз, все еще полные и покрасневшие. Они кривятся в нечестивой ухмылке, когда взгляд Каллана изучает мои черты, без сомнения вспоминая мельчайшие детали моего собственного лица.
— Эй, Синяя птица, — шепчет он. — Я думал о тебе.
Боже, не могу быть так близко к нему. Требуется столько усилий, чтобы отодвинуться. Но по иронии судьбы, то, как отклоняю плечи, смотря на него, означает, что моя спина автоматически выгибается, и я оказываюсь
Каллан такой же, каким был всегда, и все же очень изменился. Боже, понятия не имела, что буду помнить или чувствовать так много, когда буду смотреть на него вот так. Я не готова к этому, просто не готова. Все это слишком тяжело.
— Привет, Каллан, — шепчу я. — Мне нужно идти.
Он качает головой.
— На самом деле нет.
— Мне нужно быть в другом месте.
Он снова качает головой, но ничего не говорит.
— Мне тоже пора, — говорит Сэм, совершенно не обращая внимания на напряжение, которое вот-вот пробьет дыру вселенских масштабов на парковке Сент-Региса.
Ни я, ни Каллан не смотрим на Сэма, когда он прощается и уходит, садясь в одну из припаркованных машин и уезжая. Мы просто стоим очень-очень тихо, глядя друг на друга.
— Ты собираешься что-нибудь сказать в ближайшее время, Синяя птица? — шепчет он.
Мой язык прилип к небу, отказываясь функционировать. Мне приходится выдавливать слова изо рта, когда каждая частичка меня хочет молчать вечно. Последние слова, которые я сказала Каллану Кроссу, были: «Не ходи за мной. Прости. Прощай».
Если скажу что-то еще, мои последние слова изменятся. Я приняла на себя всю тяжесть своей последней просьбы, когда бежала из его дома, спотыкаясь от боли снова и снова, чувствуя себя слабой и потерянной, и ненавидела себя за то, что сказала ему не приходить и не искать меня. Но теперь, когда в состоянии изменить это, не знаю, должна ли это делать. Годы, прошедшие с тех пор, как я покинула Порт-Ройал, были тяжелыми, но я выжила. Справилась с этим. Если хоть слово скажу Каллану сейчас, мне снова будет больно. Это почти гарантировано. А я больше никогда не выдержу такой боли. Просто не смогу.
Сглатываю, глядя на его руку, которая все еще лежит на ручке дверцы машины. Мой желудок сжимается, когда вижу черные линии каракулей, отмеченные на его коже.
Знакомые. Очень знакомые. Крошечная птичка в полете, быстро нарисованные линии, едва разделяющиеся местами, нанесенные на поверхность быстро и почти без раздумий. Я рисовала этих птиц повсюду. Не задумываясь, протягиваю руку и беру его за локоть, чтобы получше рассмотреть. Конечно, это одна из последних вещей, которые когда-либо рисовала на нем.
— Что... что это за чертовщина? — спрашиваю я.
Каллан отдергивает руку, торопливо прикрывая рисунок рукавом. Он смотрит вдаль, прищурившись. Теперь между его бровями появились тонкие морщинки, которых раньше не было. Интересно, они там появились из-за стресса или просто от времени, ускользнувшем между нашими пальцами?
— Это все, что ты оставила мне, — тихо говорит он. — Я должен был попросить татуировщика добавить кого-нибудь, стреляющего в эту чертову штуку в небе, верно? Возможно, там должно было быть много крови. Это было бы лучшей иллюстрацией.