Любовь до полуночи
Шрифт:
– Просто наблюдал, как ты спишь.
Одри нахмурилась и потерла заспанные глаза, представляя свое лицо без макияжа, который, должно быть, давно стерся. Она уронила руки.
– Маньяк.
Его мягкий смех ласкал ее в местах, в которых она никогда не чувствовала смех прежде.
– Конечно, не все время. Я сделал несколько звонков, немного прибрал в кухне…
Наверное, там он и нашел мороженое…
– И организовал нам завтрак.
Он звонил кому-то? Занимался бизнесом, в то время как она лежала в коме, вызванной сексом.
– Разве тебе не нужно спать?
– У меня для этого весь год впереди.
Восторг смешался в ее груди с разочарованием.
Она думала, что вчерашний вечер что-то изменит. Он ничего ей не обещал. Они оба знали, что все это было уникальным предложением, действовавшим ограниченное время. И накануне она просто закрыла глаза и позволила себе быть такой, какой хотела.
А вчера вечером она хотела быть именно такой женщиной – под стать такому мужчине, как Оливер, – которая уйдет утром с высоко поднятой головой.
Независимо от того, что будет чувствовать.
И поэтому Одри сделала то, что всегда работало для нее в моменты кризиса – особенно в пять тридцать утра.
Она старалась игнорировать эти мысли.
Она выбрала один из золотых темных язычков.
– Что это?
– Шоколадно-карамельное мороженое.
Это должно было быть гораздо больше, чем просто мороженое.
– Почему там сверху стрекоза…
– Это золотой лист. Фирменное блюдо «Цинтина».
Она с восхищением посмотрела на красивую стрекозу, искусно выполненную из настоящего золота. Неудивительно, что шеф-повар ни за что не хотел, чтобы они пропустили это.
– Я не знаю, съесть ли это, или поместить в рамку, – выдохнула она после долгого изучения.
– Ешь. Я подозреваю, что это слишком прекрасно, чтобы сохраниться надолго.
Есть золото. К этому нужно было еще привыкнуть. Так же, как и к внезапной близости голоса Оливера. Он сел напротив нее и смотрел, как она разрезала десертным ножом декоративное насекомое и положила кусочек идеального завитка мороженого себе в рот.
Соленое, карамельное, шоколадное блаженство.
– Это потрясающе. – Затем что-то пришло ей в голову. – Это завтрак?
Почему, черт возьми, нет, если последние двадцать четыре часа были такими сюрреалистическими? Мороженое и золото великолепно подходили на завтрак.
– Это завершение ужина. Завтрак будет через девяносто минут.
Завтрак означал восход. А восход означал, что пришло время вернуться в реальный мир. Одри вдруг почувствовала холод, который не имел ничего общего с вкусным сливочным десертом. Она отложила ложку:
– Сколько еще до рассвета?
Его глаза сузились.
– Восход в шесть пятьдесят восемь утра.
– Очень точно.
– Это день зимнего солнцестояния. Большое событие в Китае.
Верно. Значит, он не считал минуты.
– Что мы будем делать до тех пор?
– А что? Что произойдет с тобой на рассвете? Собираешься сбежать от меня, как Золушка?
Знал ли он, как близок был к истине?
– У тебя все равно не получится, – продолжал он. – Мы встретим рассвет в особом месте.
Самое особое место, какое она могла себе представить, было наверху, в большой удобной кровати в объятиях Оливера.
– Звучит интригующе, – сказала она, не обращая внимания на боль в сердце.
– Я надеюсь на это. Мне пришлось использовать свои связи, чтобы организовать это.
Он выгнал кучу людей из другого ресторана?
– Ты не скажешь мне?
– Нет. Я хочу, чтобы это был сюрприз. Хотя я должен спросить… Ты умеешь плавать?
Это был действительно необходимый вопрос.
Через сорок минут Одри стояла на пирсе в районе Чимсачей, глядя на великолепную отреставрированную китайскую джонку.
– Я видела ее ночью в бухте, – выдохнула она, прохаживаясь по пришвартованному судну, поглаживая рукой столетние темные деревянные балки. Ярко-красные паруса обычно подсвечивались, и для тех, кто был на берегу, казалось, что это красный огонь, тихо дрейфовавший на воде. Но сегодня утром с парусов свисали простые китайские фонарики, которые бросали нежный свет на безлюдную палубу.
– Это наша поездка на рассвете.
На борту они провели первую четверть часа, исследуя такелаж и конструкцию джонки и оценивая открывающиеся виды на триста шестьдесят градусов и звуки просыпающейся гавани. Но когда небо посветлело и судно, качнувшись в большой дуге, продрейфовало вверх к набережной, Оливер перевел их на верхнюю палубу – на самом деле старую крышу нижней палубы.
Корзину принес любезный, вежливо кланявшийся матрос, она до отказа была заполнена свежими фруктами и великолепными пирожными, а также там был термос с ароматным кофе. Оливер прижался спиной к мачте, затем притянул Одри к себе между ног, и они выбирали вкусное содержимое корзины, пока солнце понималось над гористыми островами Гонконга.
– О чем ты думаешь? – поинтересовался он.
Парус над ними издавал почти неслышное жужжание, вибрируя на утреннем ветерке. Тот же ветер, который приводил их в движение.
– Я думаю, что это очень зрелищно. Я всегда хотела поплавать на этом судне. – Одри повернулась к Оливеру. – Спасибо.
Его губы так естественно прижались к ее. Медленно.
– Не за что.
Но этот поцелуй не был похож на вчерашние, потому что на самом деле было не вчера. Было уже сегодня. И вокруг них просыпался реальный мир и начинал заниматься своими делами.
– Ты точно поднял планку для первых свиданий, – выдохнула она, не задумываясь, но потом спохватилась: – Я имею в виду… любое свидание.