Любовь и хоббиты
Шрифт:
Продолжая напевать, перепрошитый Девяностый собрал мусор с деревянного пола, расставил столы и стулья и отправился мыть посуду. Вот тогда, собственно, я и заподозрил хозяина палатки в одной из самых изысканных краж, из тех, что мне довелось знать. Пожалуй, первого мы с Урманом потеряли… Сохранить бы второго.
9. Лихой Девяностый и зануда Ольдерманн
Я всегда считал, что самая непредсказуемая вещь на свете – это утром выпить кефир, простоявший в холодильнике около месяца, в обед нагрузиться сырыми пельменями, а вечером выхлебать у друга остатки борща,
«Наверное, хоббиты», – подумал я, подошел ближе и понял, одна из личностей – моя влюбленная бабушка. Сверху-то орать оно всегда громче, чем снизу.
Кто-то высоченный-широченый держал хозяйку сзади, а она выкручивалась. Присмотрелся и обалдел… Чтоб мне в киселе захлебнуться, Второй Девяностый! Включился, гад недобитый! Коп нес бабушку по склону на верхушку норы. Вокруг по-шамански выплясывал силуэт лысого хоббита. Баламыч, догадался я. Ничессе, деды погуляли…
Эх, какао мне за шиворот, братцы, недосмотрел я за трофеем! Надо было голову отделить и в подвал унести, а туловище придавить чем потяжелее, но мы, мохноногие, сильны задним умом, наперед только о еде думаем, а надо о бабушках чаще думать.
Со свистом и воплями я влетел во двор, стараясь отвлечь внимание робота на себя. Сработало – похититель остановился.
– Эй, железяка, ты, случайно, не меня ли ищешь? – робот молчал: то ли речевые приборы испортились, то ли задумано было молчать, попробуй пойми его. Пока я пытался врубиться, за каким фигом они собрались на крыше, бабушка сообщила важную новость:
– Боббер, он хочет вызвать подкрепление! – крикнула она, брыкаясь.
– Ты про знахаря, баб? – Баламыч остановил на мне потусторонний взгляд и задергался дальше.
– Да нет, робот! Ро-бот! Сверху связь лучше, вот он и лезет, а мне сказал, что я задержана для дачи свидетельских показаний.
Она права, благодаря радиоталанту Урмана, на высоте до шести футов средства связи в хоббиточьем квартале работать отказываются. Хочешь позвонить – лезь на крышу. Девяностый приподнял ногу, чтобы пнуть Баламыча, и пошатнулся; бабушка заверещала:
– Халамушка, прекрати, скакать! Пойми же, наконец, неживое оно, это т е х н и к а, колдовать над нею бесполезно, я пробовала, над холодильником пробовала, над сливным бачком пробовала, над телевизором. Б е с п о л е з н о. Колдуй не колдуй, а выйдет одно: либо в сервис гномам отдашь, либо в утиль. Ты лучше, Халамушка, рога ему сруби. Не можешь? Ну, пляши, пляши, только подальше, подальше… Бобби, внучок! Бери лопату и айда сюда!
– Понял! – с готовностью подхватил я, радостный от того, что бабушка вспомнила о внуках. Сама жизнью рискует, а с этим ненормальным, как с маленьким, носится. Разве так себя женихи ведут? Зло берет!
Я метнулся под навес, схватил штыковую лопату и взобрался на крышу.
Баламыч то настырно путался у робота под ногами, то начинал метаться по холму, как укушенный, чем страшно бесил Девяностого и, естественно, меня. Я оставался за спиной охотника, ожидая, когда он замрет на две-три секунды (вполне достаточно), чтобы при помощи лопаты и точного удара в затылок снести роботу голову, а вместе с нею и антеннки, но в присутствии Баламыча это было невозможно. Представитель межгалактического департамента топливной безопасности, изрядно побитый, с изолентой на шее, кое-как удерживая орущую пленницу, с грохотом преследовал знахаря и повторял:
– Неадекватный хоббит. Угроза. Неадекватный хоббит. Угроза.
Он мог в любую секунду потерять равновесие и упасть; тяжелый, как холодильник, он бы точно раздавил бабушку, а если, не дай Толкиен, во двор свалится? Уххх! Ну уж нет, беду надо предупредить.
Антеннки на голове робокопа вращались в режиме ожидания, Баламыч орал бесконечные мантры, время вязко тикало, и все же, благодаря знахарю, начало связи с департаментом откладывалось: похититель бабушек не мог одновременно удерживать изворотливую старушку, звонить своим и преследовать лысого.
Мой взгляд случайно упал на бедро Девяностого… Встроенная кобура открыта, внутри паралитический пистолет. И как его хоббиты проморгали? Вот дураки. Я посмотрел на пистолет, посмотрел на Баламыча, снова на пистолет, снова на Баламыча, медленно положил лопату, подкрался и резко выхватил оружие из кобуры. Индикатор показывал одну иглу.
– Да когда это кончится, Халамушка! Уймись! Тошно! – запричитала бабуля (дозрела). – Господин робот, вы тоже такой странный. Пожалуйста, делайте одно дело. Желаете бегать – бегайте без меня. Я старая хоббитская женщина, мне много лет. Все болячки растрясли! – поняв, что уговоры не действуют, бабуля сменила тон. – А ну поставь бабушку, жердяй! Боббер! Боббер! Сделай уже что-нибудь! Видишь, бабушка пропадает!
– Щас сделаю, ба! – я прицелился и нажал на кнопку.
Игла вонзилась Баламычу пониже поясницы, в самое подходящее место. Он сказал «ой» и рухнул, но во двор не упал, остался лежать на холме. Везунчик.
– Инфаркт! – испугалась бабушка, упустив иглу из вида. – Или инсульт. Добегался…
– Помеха устранена, – объявил Девяностый. – Вызываю департамент.
Я бросил оружие, потянулся к лопате.
– Устранена, говоришь?! – зашлась бабушка. – Устранена?! Да я тебя щас так устраню, так устраню!
Ей удалось схватить свисающий конец изоленты и подтянуться на нем, она даже из платья вылезла до половины; колени оставались зажатыми. Изолента сморщилась и оборвалась. Дальше, как говорит Урман, никакой случайности, банальная физика: бабушка рывком полетела головой вперед и потянула охотника за собой. Девяностый крутанулся, как волчок, упал на спину и заскользил по склону головой вниз, унося визжащую внутри наполовину снятого платья бабушку – поющую розу в белых панталонах, как бы наверняка выразился Баламыч.
Не успел. Я ничего не успел сделать. Я стоял на крыше, держался за лопату и ловил ртом воздух. Еще этот Баламыч лежал задницей кверху… Робот грохнулся во двор, на шум выскочила сонная Биллька в ночной рубашке и завизжала.
Я спустился, осмотрелся. Забор, отделяющий соседский сад от нашего, рухнул. Поперек павшей ограды лежал робот на спине, вульгарно задрав ноги, словно его только что сняли с кресла. Руки выпрямлены и чуть разведены в стороны, как если бы он собрался обниматься со своим создателем. На лице – розовое платье с кружевами.