Любовь и хоббиты
Шрифт:
Она пожала плечиками, взяла одну подушку и ушла в дом, а я до утра разбирал Девяностого, и бил себя по щекам, чтобы не уснуть. Баламыч и тут умудрился испортить мне настроение: он лежал под кухонным окном в мешанине одеял и подушек, сладко причмокивал и храпел.
Не помню, когда и где уснул я сам, но робота разобрал, а запчасти спрятал во дворе под навесом. Утром оказалось, что зря старался. Разбудил меня волнующий запах жареной колбасы, я вскочил и помчался на него, как сумасшедший. Влетел в нору, пробежал по коридору мимо гостиной и очутился на кухне.
Но не это меня поразило, странно было видеть в нашей норе того самого робота, с которым я провозился всю ночь напролет. Охотник, судя по его свежему внешнему виду, попал в руки к большому специалисту, белая эмаль блестела, лицевое стекло отсутствовало, его сняли, а ноги товарищу либо подрезали, либо он их в себя втянул: теперь он был чуть выше меня ростом, но не выше Урмана.
– Твоя работа? – спросил я у жующего друга.
– Его, его, – опередила с ответом Билльбунда. – Садись к нам.
– Ваш чудесный агрегат делает восхитительные завтраки! – послышался елейный голосок Ольдерманна. – Если бы здесь была моя покойная тетя Азалия, она бы на коленях просила рецепт и добавку.
– Ешьте, Хай Гадович, ешьте, – бабуля кивнула внучке, чтобы та положила старику еще. Жующий сосед тем приятен, что молчит, а вот знахарь по привычке гнал пургу:
– Клавочка, посмотри, какой прекрасный результатик у моей вчерашней процедурки! Я всегда говорил, мантрики, мантрики и еще раз мантрики! Когда кончается травка, помогают исключительно мантрики.
– Да бросьте вы, господин знахарь, какие мантры? – врезался я, усаживаясь между Ольдерманном и Федором. – Вчера из-за вашего шаманского балета с горловым пением мы могли бы остаться без бабушки!
– От себя добавлю, юноша, – прочавкал Хай Гадович, – бабушка – это одно, и, слава креслу Толкиена, с ней все в порядке, а молодой персик редкого сорта, это совсем другое! Ми, конечно, могли остаться без бабушки, но ми остались без дерева…
Урман вскочил, что-то невнятно промычал и крикнул:
– Ти-ха! Дайте сказать!
Федор дожевал кляп из вчерашнего батона и получил от меня второй в виде сегодняшнего полотенца. Вечно лезет, когда старшие разговаривают.
– Позвольте представить нового члена нашей, так сказать, семьи, робота Вильгельма. Это замечательное имя носил великий ученый с планеты Земля, немец, открыватель икс-лучей, названных в его честь, Вильгельм Конрад Рентген.
Ури показал на грудную клетку Девяностого: официальную маркировку сменила корявая надпись на немецком «R"ontgen», то бишь «Рентген».
– Поразительно! – прочавкал Хай Гадович. – А я был уверен, что ви таким образом почтили память моего деда по материнской линии, он тоже носил имя Вильгельм и живот размером с эмалированное ведро!
– Совпаденьице, – улыбнулся
– Что ты с ним сделал? – спросил я, глядя на то, как робот степенно обходит всех с заварочным чайником. – Перепаял?
– Именно! Спасибо Главбуху, научил, – Урман поднял со стола паяльник и гордо подержал прибор перед собой. – Мы с Главбухом восстановили первого вместе…
– Знаю, видел.
– Он прекрасно функционирует.
– Верю.
– Но выходить из гномьей палатки наотрез отказывается, даже на смазку не реагирует!
– Интересно…
– Я плохо помню, как мы над ним работали, и не знаю, где именно ошибся… – Ури потупил взгляд. – Извини Боббер, но пришлось передарить твой подарок Главбуху в качестве вознаграждения за науку, ты уж извини! – хоббит вздохнул и подставил чашку под струю. – Но когда я пришел сюда и собрался вздремнуть под навесом, я наткнулся на это чудо и решил не терять времени и полученных знаний, – сосед нарочито громко кашлянул, как бы напоминая Урману. – Да! И конечно, спасибо господину Ольдерманну, ведь он одолжил мне паяльник и другие инструменты, без которых…
– Это чистая правда, – сосед отхлебнул из блюдечка, – паяльник я получил у гномов в порядке возмещения ущерба за плохую работу.
– Чем вам не угодили? – с усмешкой поинтересовалась Билльбунда.
– Окно поставили средней округлости, так сказать, второй сорт, а ми договаривались на идеальный круг. Я заказывал оконную экспертизу, и мои опасения, конечно же, подтвердились.
– А еще я хотел бы поблагодарить Хая Гадовича за его сломанную микроволновую печь, без которой о модернизации Вильгельма не могло быть и речи, – с искренней теплотой добавил Урман.
– И это чистая правда, – с готовностью кивнул Ольдерманн и откусил кусочек национальной немецкой белой колбаски под названием «вайсвурст» (было дело, Алина меня угощала, от самого Эрнста Гофмана привезла аж из девятнадцатого века!), – и хочу заметить, что печка перестала работать прямо-таки на днях!
– Конечно-конечно, ваша доброта безгранична, – холодно высказалась Билльбунда, стараясь закрыть тему благодарностей.
– Ешьте, Хай Гадович, ешьте, – бабуля просигналила внучке, и та подкинула старику очередной вайсвурст. Сама бабушка к еде не притрагивалась, просто смотрела на нас и улыбалась. Вчерашние злоключения сильно повлияли на нее – такой милой она еще никогда не была.
Федор от безысходности жевал полотенце.
– А сейчас самое главное, – Ури на пару секунд умолк, чтобы заглянуть в глаза каждому. – Торжество физики элементарных частиц и хоббитской смекалки, ни больше ни меньше. Итак, друзья, подчинить себе враждебного робота, заставить его выполнять команды – это конечно, достижение, но я решил пойти дальше, – Биллька держала его за руку с видом спутницы супергероя. – Ответьте, пожалуйста, как вам белая колбаса Вильгельма?
– Вкусненько, вкусненько! Я бы советовал в следующий разик добавить сок алоэ и стебель топинамбура, почему стебель топинамбура… – бабуля ласково прикрыла Баламычу рот.