Любовь и магия-2 (сборник)
Шрифт:
Паоло выдохнул и кивнул головой:
– Возьми разговор с отцом на себя. Обещай, что сдашь гондолу в аренду.
Марко ухмыльнулся и хлопнул друга по плечу.
Венецианское солнце нещадно обжигало лицо, голову, руки. Пот заливал глаза, но Паоло был неутомим. Да, рассказ отца сделал свое дело, гондолу пришлось сдать в аренду. Теперь по большому острову парень бродил пешком, отыскивая снова и снова свою неведомую певунью. Дела его шли неважно. Можно было подумать, что она, кем бы она ни была, избегает его. Дважды он уже был близок к своей цели. Он видел ее по другую сторону каналов, но пока он, торопясь, бежал к ней, она успевала исчезнуть.
И тогда он решился. Уже под вечер снова взял гондолу и отправился в путешествие. На этот раз ему повезло. Она была там же, где он впервые встретил ее, – на калле ди Арка. Но уже не было ни песен, ни туристов. Молча сидела она, прислонившись спиной к стене дома, глядя куда-то наверх, на выцветшие черепичные крыши, предзакатное, полыхающее небо.
Неведомая робость шевельнулась в гондольере, когда он медленно направил гондолу к причалу.
Он даже не знал, заметила ли она его – девушка была совершенно неподвижна.
– Добрый вечер, синьорина, – вдруг неожиданно сам для себя поклонился Паоло незнакомке.
Глаза цвета моря медленно повернулись в его сторону. Но девушка по-прежнему молчала.
– Я, если честно, даже не знаю с чего начать, – неуверенно проговорил молодой человек, мучительно чувствуя, что краснеет. – Все смешалось: сказка и быль. Вы ведь знаете, о чем говорят в городе? Вас называют русалкой, «венецианской рыбкой» – легендой города. А я… меня зовут Паоло Фантуччи, и я потомок гондольера, о котором говорится в древней истории о венецианской русалке, обманутой ничтожным человеком, которого она полюбила.
Она по-прежнему молчала, но взгляд ее изменился. Девушка слушала внимательно. Паоло, приободренный этим, рискнул приблизиться и выбрался из своей гондолы на причал.
– Без сомнения, то, что я хочу сказать – дерзость. – Он без конца перебирал и мял свои пальцы. – И мне, наверное, следовало бы сначала пригласить вас на свидание. Но… я, я все никак не мог решиться на это. Мне кажется, что вы не ходите на свидания с гондольерами, да и вообще, с теми, кто, как я, осмеливается вот так приближаться к вам на улице со всякими глупостями. Сейчас единственное, что меня извиняет, – так это то, что мысли мои совершенно искренни, и я хотел бы пригласить вас не вечером в бар, а днем, когда светло, на обед к нам домой. Вас это ни к чему не обяжет, и я, упаси боже, не буду иметь на вас никаких притязаний. Но я хотел бы, чтобы мои родители убедились, что вы девушка из плоти и крови, просто необыкновенно прекрасная. Я хотел бы, чтобы они разрешили мне снова жить в Венеции и видеть вас, хотя бы издали, потому что… потому что…
Паоло окончательно стушевался и отчаянно покраснел.
И тут она, не торопясь, отодвинулась от стены. Тонкая белая рука потянулась к груди парня. Красавица молча положила длинные пальцы туда, где билось его сердце.
Острый холод пронзил все его существо. Будто холод и мощь морских глубин давили на него, мешая дышать, стучать сердцу, гонять кровь по жилам… Но радость от ее прикосновения пересилила… И сердце, вопреки холоду и страху, застучало, забилось сильнее, затрепетало, кровь бросилась юноше в голову, барабаны застучали, забили в его висках…
«Она коснулась меня!» – мелькнула одна-единственная мысль…
И рука с его груди исчезла. Прекрасная незнакомка рассмеялась, хрипло, горько, будто хотела скорее откашлять какое-то противное зелье.
– Твои родители правы, малыш, – неприятным голосом, так сильно отличавшимся от ее божественного пения, ответила красавица. – Я – твое семейное проклятие. И то, чего так боятся все ваши мужчины, – правда… – она усмехнулась и в упор посмотрела на Паоло, который сидел не шевелясь и, казалось, даже не дышал. – Боишься меня?
Он лишь покачал головой. Будет он жить или нет, уже не имело значения… Он сам пришел к ней, потому что не мог иначе…
Рыжеволосая красавица наклонилась к воде, опустила туда белую руку. На мгновение лучи заходящего солнца окрасили ее кудри алыми огнями. Она вытащила из воды шар – круглую сферу, внутри которой плавал хрупкий белый цветок. Где-то в уголке сознания Паоло отметил, что он уже видел этот цветок во сне…
– Возьми, я разрываю контракт, который заключил со мной твой предок, – произнесла девушка, протягивая сферу гондольеру. – Ты любишь меня на самом деле, твои чувства настоящие, а намерения чисты. Теперь я отомщена, я принесу тебе боль, зато ты и твои дети останетесь жить…
Не успел Паоло что-либо ответить, как она исчезла, лишь круги на воде подсказали ему, что она вернулась домой.
В это мгновение сфера в его руках лопнула, и цветок, только что свежий и благоуханный, превратился в грязное тлетворное месиво. Парень с омерзением стряхнул с рук гнилье. Наклонился, сполоснул руки морской водой. На душе было противно и пусто…
Синьору Марию было не узнать, когда муж, синьор Фантуччи вел ее, поддерживая за плечи, под сводами церкви Святой Марии. Еще недавно живая и цветущая женщина сейчас была согбенной старухой – сумасшедшей и растрепанной. Ее Паоло, ее любимый сын, вернувшись через неделю из поездки в Пизу, пропал. Написал невнятную записку, из которой явствовало, что он полюбил какую-то недоступную и прекрасную незнакомку. Девушка отвергла его, но боль разбитого сердца оказалась непереносимой.
Мать поняла только одно: сын уехал в Венецию, чтобы покончить с собой, бросившись в канал.
Две недели безутешные родители прочесывали вместе с друзьями и коллегами по цеху все воды острова. Но тела своего мальчика так и не нашли.
Синьор Фантуччи слушал похоронную проповедь падре со склоненной головой. А перед глазами у него так и плясали неровные строчки, последние строчки его сына, оставленные ему и деду на прощание.
«Она простила нас, расторгла контракт и отпустила меня, предупредив, что я буду страдать от неразделенной к ней любви. Она говорила, что мои дети и внуки будут свободны от проклятия. Но я не могу, я не хочу без нее. Прости, папа. Наверное, это и есть проклятие. Не ищите меня».
Плечи старого синьора дрогнули, он закрыл глаза рукой.
Поздний летний вечер застал американскую парочку на середине моста через очередной венецианский канал.
– Боже! Сколько же тут этих мостов, – пробормотала Глория.
– Посмотри туда, – одернул ее Билл.
В десятке метров от них медленно плыла гондола. Бирюзовая, как воды лагуны, обитая синим бархатом. На носу в золоченых креслах полулежала прекрасная женщина в белом шелковом платье. Нежнейшая белая кожа, сияющие глаза цвета моря. В руках ее была золотая маска, и волосы горели на солнце, будто рыжее пламя. На корме гондолы с длинным веслом стоял гондольер. Высокий, стройный, темноволосый, в рубахе, расстегнутой на мощной груди. Паоло пел. Его голос, казалось, поднимался к самому небу, вверяя ему нежнейшую из песен. Песню любви…