Любовь и ненависть
Шрифт:
вие к его шее:
– Ну уж нет, Вурал Устюн, лучше я убью тебя и себя, но не
стану твоей. Да ты хоть раз видел, как перерезают горло челове—
ку? Нет? А я видела, как она упала, пытаясь что—то сказать,
Мельтем захлебывалась своей кровью, она была совсем ребен—
ком. Она затихла, и по ее щеке стекала последняя живая слеза.
Потом она умерла. Все они умерли из—за кровной вражды! Они
все умерли, и ты умрешь, если тронешь меня. Тебе ясно?
В
на меня с грустью и тоской и еле—еле вымолвил:
– Да.
Мы всю ночь проспали на разных краях кровати. Воздух был
заряжен напряжением и ненавистью. Если честно, мне было
немного страшно. Мы вздрагивали от каждого шороха, глядя
друг на друга, и снова затихали. Тревожились при каждом шеве—
лении тела, звуке, дрожи и шорохе.
Наконец—то наступило утро, и мы полетели в Стамбул. Пос—
ле напряженного полета нас встретили в аэропорту Стамбула.
Я ехала в одной из машин вместе с Вуралом, госпожой Белькиз,
сестрой Фереде и ее дочерью Ясмин. Эта прелестная девочка
смотрела на меня, не отводя взгляд. И я осмелилась ее спросить:
– Почему ты так смотришь на меня?
– Просто.
Увидев, как я завела разговор с девочкой, сестра Фереде
прижала ее к себе, а госпожа Белькиз со злобой прокричала:
– Разговаривай с ребенком нормально!
– Мама, а что она такого сказала? – спросил у нее Вурал.
Я уже не могла выдерживать этого унижения и заплакала,
смотря в окно. Ясмин еще раз посмотрела на свою маму и потом
сказала ей:
– Мама, а невестка плачет!
Женщина злобно посмотрела на меня исподлобья и сказала:
– Пусть плачет! Пусть проплачет до конца своей жизни!
Ее слова сильно ранили меня. Мне неожиданно стало так
больно, как никогда раньше. Сидя в машине и смотря в окно,
я наблюдала, как жизнь мчится перед моими глазами, как эти
дома, витрины, рекламные щиты. Я понимала, что теперь меня
ничего здесь не держит, казалось, что та ниточка, за которую
держалась, порвалась, и я падаю в ту черную глубокую пропасть.
Глядя на ручку двери машины, я подумала, что это и есть шаг
к свободе, шаг к моему освобождению от этого ада. Рука, словно
завороженная, стала ласкать эту маленькую черную ручку авто—
мобиля. Я ничего не слышала, закрыла свои печальные глаза,
резко открыла дверь и выбросилась из машины. Это все про—
изошло так молниеносно, что никто ничего и не понял. Лишь
услышали скрежет тормозов и сильный стук.
Иногда у нас нет иного выхода, кроме как покончить с собой,
для того чтобы стать свободным и не причинять боль окружа—
ющим. Мы совершаем эти безумства от безысходности, когда
нет иного выхода. Если ты решишь остаться в этих муках, ты
будешь словно выбросившийся на песчаный берег и яркое солн—
це кит. А я решила залечь на дно этого океана.
Несчастная Фереде от испуга ничего не могла вымолвить.
А маленькая девочка с ужасом плакала и кричала:
– Мама! Мама! Мама! Бихтер выпала из машины!
Вурал резко остановил автомобиль и оглянулся назад, но
меня не было на заднем сиденье, лишь была открыта дверь. Он
в ту же секунду выскочил из машины, увидел перед собой
ужасную картину: я лежала почти под колесами мощного вне—
дорожника, на бампере автомобиля была большая вмятина
с пятнами крови, и огромная лужа крови была подо мной. От
сильного удара у меня болело все тело. Я была в сознании
и смутно видела, как Вурал подбежал ко мне. Малютка Ясмин
тоже выбежала из машины и что—то кричала, но в моих ушах все
звуки смешались. Сестра Фереде пыталась успокоить ее, но это
у нее не выходило. Я все лежала и нашептывала чуть слышно:
Я слушаю Стамбул с закрытыми глазами.
…Как на рассвете с утреннею мглой,
В лесу с росистою листвою…
Приду к тебе весною.
Я слушаю Стамбул с закрытыми глазами.
Под осенний дождь я приду к тебе росою
И положу четыре розы
На надгробие твоей могилы.
…Тихонько шепчется с листвою…
И ты идешь ко мне мечтою,
Как Бог, сошедший с тех небес.
Я слушаю Стамбул с закрытыми глазами.
Я слушаю… Я… Стамбул…
Не дошептав это стихотворение, я потеряла сознание.
Вурал подбежал и упал на колени около меня, лаская мои
волосы, стал шептать:
– Прости меня, Бихтер. Я не хотел, чтобы так произошло! Не
хотел.
Он заплакал, обнял мою голову и продолжал рыдать. Кто—то
из толпы, которая собралась вокруг нас, вызвал скорую. Доно—
сились крики: «Она мертва!›>, «Не знаю», «Возможно», «Нет, смот—