Любовь и ненависть
Шрифт:
что дается легко? Легко ничего не делать. Существовать легко,
жить трудно. Но ведь вся прелесть человеческого бытия
заключается в целеустремленной жизни... Об этом я знал я
раньше, но как-то не вникал в существо такой простой истины.
У причала нас встретил командир дивизиона. Я доложил
ему о походе, и он тотчас ушел в штаб, чтобы оттуда
информировать обо всем командира базы. Я зашел в кают-
компанию, встретил там врача и Струнова.
был уже переодет и чувствовал себя неплохо. Мне захотелось
поговорить с Шустовым об Ирине, продолжить неоконченный
разговор у острова Палтус. Зашли в мою каюту. Кок подал нам
крепкого чая.
Фотография Иринки всегда стояла на моем письменном
столе. На вопросы офицеров я отвечал, что это моя сестра.
Когда же на корабле появлялся Дмитрий Федорович, я прятал
фотографию в стол. Мне неловко было, что Шустов увидел ее
у меня в каюте, и в то же время я рад был встрече с
человеком, который знает эту женщину. Я попросил его
рассказать о ней. Врач не спешил. Неожиданно он задал
вопрос, показавшийся мне странным:
– Сколько вам лет?
– Двадцать семь, - ответил я настороженно.
– Вы воевали?
– Нет.
– Странно.
– И на лице его появилась обеспокоенность.
Она невольно передалась и мне.
– Почему странно? Я был подростком.
– У вас седые волосы.
Я рассмеялся неожиданной шутке и все же решил
посмотреться в зеркало. Да, виски были по-настоящему
седыми. Серебристый иней сверкал кое-где и в моей жесткой,
щетинистой шевелюре.
– Вчера этого не было, - уверенно сказал я, изумленный
неожиданным открытием.
Он понимающе кивнул. Значит, это случилось сегодня,
сейчас. Вот, оказывается, как седеют люди.
– Ничего, вам это идет, - сказал он ободряюще я тихо
улыбнулся.
– Вы давно знаете Ирину?
– спросил я стремительно.
– Мы вместе учились.
– Он посмотрел на фотографию.
–
Интересная девушка. После института меня на флот
направили. Собственно, сам напросился. А с ней у нас так,
шапочное знакомство было, - добавил он поспешно и
смутился. - Собственно, я ее не видел с тех пор, как она
уехала с мужем из Ленинграда. Вам она пишет?
Я ответил, что никогда не переписывался с ней, и
осторожно спросил, писала ли она ему. Он отрицательно
покачал головой. Я смотрел в его маленькие карие пытливые
глаза и читал в них невеселые мысли: "Значит, и ты о ней
ничего не знаешь? А я-то думал..." Может быть, это были не
его, а мои собственные мысли и он читал
Мне определенно нравился этот человек, бросивший
Ленинград, где его оставляли в аспирантуре, научную работу.
Ради чего? Что влекло сюда этого хрупкого юношу?
– Не скучаете?
– спросил меня Шустов.
– Некогда. Все время на корабле.
– Не верю, - сказал он, испытующе глядя мне в глаза.
–
Вы говорите неправду. А это?
Он кивнул на фотокарточку. Трудно было возразить.
Действительно, я лгал, говоря, что не скучаю, но скука эта
посещала меня не так уж часто.
– А я скучаю, - признался он.
– Давайте будем скучать
вместе?
У меня здесь не было близких друзей, и вот человек,
понравившийся мне с первого взгляда, предлагает свою
дружбу. А я не ответил, по существу, не принял его дружбы. Я
боялся. Чего? Да как сказать, может, боялся иметь рядом с
собой друга, влюбленного в мечту моей юности, почувствовал
в нем соперника. В то же время мне нравились чистота его
чувств и несколько наивная доверчивость.
Мы простились тогда с чувством недоговоренности. Но я
был уверен, что время все утрясет, оно, невзирая ни на какие
обстоятельства, не подчиняясь никаким авторитетам, лицам и
рангам, сделает свое, только ему подвластное дело. И оно, это
время, представлялось мне не только мерой расстояния от
одного события до другого. Я видел его более образно: оно
казалось мне огромным, вечно вертящимся колесом истории, в
котором бурлило, точно горная река, то, что мы называем
жизнью.
Время шло. Оно пробило брешь в полярной ночи, и в эту
брешь сегодня впервые выглянуло солнце. Мы ходили
встречать его. То есть что значит ходили: поднялись на
невысокую скалу здесь, недалеко от причала, и
приветствовали столь долгожданное солнце.
День выдался как по заказу: небо легкое, просторное, без
единого облачка. Снежно, морозно, и видно далеко. Полдень
был отмечен величественным зрелищем. В двенадцатом часу
зардел южный горизонт. Сначала розовые, нежные тона с
яркими переливами. Потом краски становились все гуще и
сочней, они разливались во все стороны: прямо на глазах
разгорался багровый костер, раздаваясь вширь и ввысь.
Казалось, где-то далеко на юге полпланеты горит, а пламя от
этого необычного пожара вот-вот вспыхнет и растопит глубокие
северные снега.
И вот показалось солнце, молодое, свежее, заискрились