Любовь и ненависть
Шрифт:
случайно сорвавшийся со скалы.
Мы должны были спешить на остров и как можно
быстрей доставить хирурга, чтобы на маленьком кладбище не
оказалось четвертой могилы.
Это случилось сегодня. Один из сыновей Ульяна
Евдокимовича, бесшабашный гуляка-парень, выпил больше,
чем полагается, и решил навестить соседей-батарейцев. В
потемках, да к тому же в метель, он сбился с тропинки и
забрел на артиллерийский склад. Часовой, солдат первого
года
силуэт человека, дважды окликнул его. Ответа не
последовало. Он дал предупредительный выстрел вверх.
Парень невнятно выругался и опрометью бросился в сторону.
Тогда часовой выстрелил в него и попал в грудь.
Ранение было тяжелым, в счастливый исход мало кто
верил. На острове с нарастающей тревогой и нетерпением
ждали хирурга.
Он пришел на корабль, запыхавшийся, взволнованный,
внешне ничем не примечательный человек, от которого
ожидали подвига, и представился тихим, неуверенным
голосом:
– Лейтенант медицинской службы Шустов.
Василий Шустов, светлобровый, застенчивый юноша, с
мелким круглым лицом, тот самый хирург, от которого сейчас
все ждали чудес, стоял рядом со мной на верхней палубе,
держал в руках небольшой чемоданчик с инструментами. Я
предложил ему спуститься в мою каюту: нечего без толку
мерзнуть здесь наверху. Он послушно подчинился.
Командир дивизиона поторапливал: начался прилив, и
мы должны были поспеть войти в бухточку во время "большой
воды".Сильно раскачиваясь, корабль отвалил от пирса, и
навстречу нам в сумерках занимавшегося снежного полярною
утра побежали сердитые волны. Я представил, как трудно
будет спустить шлюпку и перебросить на берег хирурга,
должно быть молодостью и какой-то неказистой
застенчивостью не внушившего мне доверия, Думалось: не
могли послать хирурга поопытней и посолидней. Наверное,
побоялся искупаться в ледяном море.
Однако ему не сиделось в моей каюте. Он вышел на
палубу, поднялся ко мне на мостик. Я покосился на него,
ожидая увидеть взволнованное и растерянное лицо. Но он был
спокоен, собран и слегка задумчив. О чем он думает? О
предстоящей сложной операции или о том, как добраться
невредимым на шлюпке от корабля до обледенелого берега по
этим свирепеющим, ничего не щадящим волнам?
– Хорошо плаваете?
– спросил я его довольно сухо.
Он посмотрел на меня, грустно усмехнулся и ответил с
достоинством:
– Постараюсь. - Затем спросил: - Простите, если я не
ошибаюсь,
– Инофатьевой?
– удивившись, переспросил я, но тотчас
же сообразил: - Да, Ирины, теперь Инофатьевой, а когда-то
Пряхиной.
– Она дочь нашего адмирала?
– спросил он.
– Откуда вы ее знаете?
– По Ленинграду, - мимоходом бросил он.
Корабль входил в бухточку. В ста метрах от берега я
застопорил ход и приказал спускать шлюпку. Волны точно
ждали этого в надежде захлестнуть ее и проглотить вместе с
теми, кто осмелится оставить борт корабля. Шустов был по-
прежнему спокоен, - во всяком случае, он умел вести себя.
Едва шлюпка коснулась воды, как мичман включил мотор. Я
помахал рукой, желая удачи, но доктор не видел меня. Шлюпка
рывком оторвалась от корабля и тотчас же скрылась за
гребнем волны, как в воду канула. Через несколько секунд она
снова показалась, крошечная, беспомощная, упрямо
карабкавшаяся на гребень крутой волны. В голову назойливо
лезли тревожные нехорошие думы: имеет ли смысл рисковать
жизнью пяти человек ради попытки спасти одного? Казалось,
еще один миг - и огромный вал обрушит на шлюпку
тысячетонную массу воды и от нее не останется и следа.
Время тянулось мучительно долго. За шлюпкой
наблюдали не только мы. За ней наблюдали и с берега:
командир батареи и начальник сирены, отец раненого. Я засек
время. Шлюпка возвратилась через двадцать минут,
благополучно высадив Шустова, и мы, с облегчением вздохнув,
отправились в базу.
Прошло несколько часов, и мы узнали, что Василий
Шустов удачно сделал операцию. Ранение оказалось слишком
тяжелым: в грудь навылет. Молодому хирургу не приходилось в
своей недолгой практике делать такую сложную операцию. Она
продолжалась час десять минут. Это была первая операция в
мирное время на Северном флоте, операция, сделанная вне
госпиталя, в обычном деревянном доме, без опытных
ассистентов. Положение раненого оставалось очень тяжелым,
но он жил.
Врач не отходил от раненого двое суток. На вопросы он
ничего определенного не отвечал и лишь на третьи сутки
сказал с уверенностью:
– Будет жить!
А на шестые сутки за врачом снова прибыл наш катер.
Погода, по обыкновению, стояла неважная, но ветер был
потише и волна не такая крутая, как в прошлый раз. Словом, от
острова мы отошли сравнительно легко. Шустов был весел и