Любовь и ненависть
Шрифт:
вот этого сиреневого острого луча, который всегда светит
морякам. Так пусть же и мне в моей суровой, трудной жизни
светит вот этот верный, всегда надежный луч, без устали на
куски режущий ночь, придавившую море. Может, там мне
искать свое счастье?
– Не знаю, Иринка, - неуверенно и неопределенно
ответил я.
Не было ясных слов между нами, тех, которых оба
ожидали, и каждый предоставлял другому право первому
высказать
Так мы и расстались.
Глава пятая
Инофатьевы покинули Завируху, и о них у нас вскоре все
забыли. Разве только никому не нужные фонари в поселковом
парке, обошедшиеся государству в сорок тысяч рублей, все
еще оставались грустным памятником Инофатьеву-старшему,
которого, как сказывали, один большой государственный
деятель так охарактеризовал: "Умом ограничен, любит власть,
а пользоваться ею не умеет". Сорокатысячные фонари были
не единственной и не первой иллюстрацией этой лаконичной
характеристики. Загоревшись идеей благоустройства Завирухи,
Инофатьев-старший обратил свой взор на недавно разбитый,
еще молодой и не окрепший садик, который для солидности
мы называли "городским парком", хотя каждому было
совершенно понятно, что как нельзя назвать Завируху городом,
так и нельзя назвать этот небольшой скверик парком. В нем
совсем еще недавно было посажено несколько десятков
карликовых берез, кусты лозы и две сосенки, кем-то
найденные в укромном уголке узкого и глубокого ущелья и
бережно перенесенные сюда. Придет время, и, я не
сомневаюсь, будет Завируха городом, будет в ней и приличный
городской сад, а пока... Пока что Инофатьев-старший
распорядился проложить в садике аллеи, посыпать их галькой,
построить беседки и вдоль центральной аллеи поставить
красивые литые столбы с круглыми шарообразными
фонарями, точно такие же, какие стоят на улицах больших
городов.
– Пусть здесь, на краю света, эти фонари напоминают
нашим морякам Невский проспект!
– патетически мотивировал
Инофатьев свою идею.
Правда, ему не пришлось видеть света этих фонарей:
летом, когда в сад заходили люди, круглые сутки светло, а
зимой в сад никто не заходил, поскольку там решительно
нечего было делать, их не зажигали. Впрочем, Инофатьевы и
не дожили в Завирухе до зимы. Отца за случай с неизвестной
подводной лодкой снизили в звании до капитана первого ранга
и перевели на другой флот на должность командира
строительной части, должно быть учитывая его особое рвение
в благоустройстве
демобилизовали. Он уехал на Черное море в пенаты мамаши,
где в течение нескольких месяцев отогревался под южным
солнцем. Затем устроился директором ресторана "Волна",
полагаясь на свой прошлый опыт в смысле знакомства с
такими заведениями. Но ему не повезло: опыт этот на поверку
оказался слишком односторонним и поверхностным, и вскоре
ему дали отставку. Говорят, он по-прежнему не унывает, живет
на иждивении отца, под крылышком мамаши и ищет
подходящую работу. Собственную "Победу" продал и теперь
совершает в основном пешие прогулки по курортному
побережью.
...Как-то у нас проходило ответственное учение,
рассчитанное по времени на целую неделю. Мы ходили вдоль
скалистого побережья, разыгрывая задачи - поиск подводных
лодок и отражение авиации, заходили в бухточки, устраивали
там стоянки, проводили различные тренировки. Словом,
осваивали морской театр своего района.
Поселок Оленцы расположен в устье бурной речки,
пробившей себе путь к морю в скалистых горах. Бухта
Оленецкая, которую подковой окаймляли серые, с дощатыми
крышами домишки рыбаков, а повыше - новые сборные
финские домики, крытые дранкой, очень удобна для стоянки
малых кораблей. Она закрыта от моря гигантской каменной
глыбой - островом, отвесные противоположные края которого
образуют два узких, но достаточно глубоких пролива: вход и
выход. В Оленцах, как и в большинстве здешних прибрежных
селений, есть рыболовецкий колхоз, располагающий
несколькими первоклассными сейнерами. Ловят в море треску,
в устье реки - семгу. Последней промышляют мало.
– Всю выловили, - недовольно сокрушался мичман Игнат
Ульянович Сигеев, один из сыновей "коменданта" острова
Палтус. - Разбоем больше занимаются, нежели рыбным
промыслом. Этак будем хозяйничать, то через полсотни лет не
то что семги, трески дохлой ни за какие деньги не достанем.
Для наших внуков эта самая семга будет все равно что для нас
мамонты - понятие музейно-историческое.
С Игнатом мы были одногодки. Он когда-то служил
сверхсрочную в нашем дивизионе, был боцманом у меня на
корабле, а затем его выдвинули, помимо моего желания
перевели в главную базу флота командиром посыльного
катера. Этот небольшой кораблик типа рыболовецкого
траулера совершал постоянные рейсы вдоль побережья,