Любовь и ненависть
Шрифт:
работой которого был доволен. Сигеева, бывалого моряка,
звало море, тянуло магнитом в свои просторы. И время от
времени председатель сам возглавлял "эскадру" судов и
уходил на лов трески. Он быстро постиг все премудрости
промысла, и даже старые рыбаки нередко восхищались
сноровкой председателя.
На этот раз у рыбаков случилось неприятное
происшествие, которое затем вылилось в большую историю.
На одном из судов за что-то зацепился
новую сеть. Произошло это недалеко от Оленцов, где прежде
ничего подобного не случалось.
"Может, здесь на дне лежит потопленное во время войны
судно?" - подумал Сигеев, но Новоселищев, знавший эти места
как свои пять пальцев, утверждал, что ничего подобного быть
не могло, что дно здесь отлично исследовано, и только
недоуменно пожимал плечами. Трудно сказать, кто первый
произнес вслух предположение о подводной лодке, но такая
мысль промелькнула и в голове Сигеева. Но если это была
действительно подводная лодка и если она, идя под водой,
случайно попала в рыбацкие сети, то почему бы ей не всплыть
теперь, спустя некоторое время, когда рыбаки убрали трал.
Тем более что время было как раз полуденное: наступал
короткий серый ноябрьский рассвет.
Неожиданно Новоселищев закричал:
– Перископ! Смотрите, перископ, подводная лодка!
Все кинулись к борту, глядя туда, куда указывала
вытянутая рука Новоселищева. Темный стальной предмет
почти такого же цвета, как и сама вода, то появлялся на
поверхности, то скрывался, прикрытый небольшой волной. А
через несколько минут перископ и вовсе исчез - то ли удалился
и растаял в серых сумерках, то ли ушел под воду, - словом, не
пожелал мозолить любопытных глаз рыбаков.
– А могла быть и чужая... - высказал предположение
Новоселищев.
– Все может быть, - хмуро подтвердил Игнат Ульянович и
резко захлопнул дверь рубки.
Сигеев был зол на лодку и за испорченную сеть, и за то,
что она в самом деле могла быть чужой. Он злился и на
Михаила Петровича, который вслух высказывал его
собственные мысли, но не предлагал никакого решения, и на
себя - за то, что не мог ничего дельного придумать и
предпринять какие-либо меры. Игнат Ульянович пытался
отогнать, рассеять эти тревожные мысли: ничего, собственно,
такого ведь и в самом деле не случилось. Ну, подумаешь,
перископ подводной лодки увидели. Впервой, что ли!..
Порванная сеть его меньше беспокоила, как это ни странно, и
он поймал себя на мысли, что над председателем-
хозяйственником
и от этой мысли успокоение не приходило и подозрение не
рассеивалось, а напротив, возрастало. И тогда он на какой-то
миг подумал, что это в нем заговорил голос моряка - охотника
за подводными лодками, голос бдительного воина. Хотя он уже
и распрощался с военным флотом, а все-таки в душе остался
боевым моряком. Это ему льстило, но не успокаивало:
обстановка требовала каких-то определенных и, конечно,
разумных решений и действий. А короче говоря - и это было,
пожалуй, самое правильное, - следовало просто сообщить
военным морякам о замеченной подводной лодке. Потом это
уж их дело - разберутся сами, чья она - наша или чужая.
Главное, сообщить. Но как? На траулере была рация, но он не
знал, как установить связь с военно-морской базой, вернее, как
бывший командир посыльного катера, он, конечно, знал, и не
раз ему приходилось пользоваться связью. Но тогда у него был
код под руками. А здесь... Разве только открытым текстом? Он
отдавал себе отчет, что это далеко не идеальный выход из
положения.
Можно себе представить, как был обрадован Сигеев,
увидав в сумерках приближающийся посыльный катер, тот
самый "Пок-5", на котором он много лет ходил по отдаленным
морским постам. Игнат Ульянович знал, что на катере теперь
плавает Юрий Струнов, оставшийся на сверхсрочную. И
Сигеев пошел навстречу катеру.
Главный старшина Струнов встретил своего бывшего
начальника у себя на катере, что называется, с
распростертыми объятиями, передал штурвал рулевому, а сам
вместе с желанным гостем спустился в свой кубрик. Он был в
приподнято-шумном настроении; от внезапно нахлынувшей
радости не заметил озабоченности на лице Сигеева и
продолжал изливать свои чувства:
– Правду вот говорят: гора с горой не встретится, а моряк
с моряком - обязательно. Тесно в море стало, Игнат, ей-богу,
тесно. Я, по правде сказать, о тебе сейчас думал. Письмо
недавно от Богдана получил с целины.
– Козачина на целине? Как он там оказался?
– почему-то
удивился Сигеев.
– Он же домой рвался.
– Что рвался! Разве он знал, чего хотел? Он просто себя
искал, место свое в жизни. На воде не нашел, это точно: море
не по его характеру было. А на земле нашел. Ты послушай, что
пишет наш Богдан. Доволен и рад, как жених перед свадьбой.