Любовь и ненависть
Шрифт:
Пока мы сидели со Струновым и разговаривали - это
было на берегу, в штабе дивизиона, - в кабинет ко мне
постучали. Вошел старший лейтенант, довольно молодой,
подтянутый и молодцеватый. Четко доложил приятным
звонким голосом:
– Товарищ капитан третьего ранга! Старший лейтенант
Левушкин прибыл для прохождения дальнейшей службы во
вверенном вам дивизионе.
Потом предъявил предписание, в котором говорилось,
что
корабля.
Очень знакомым показалось мне лицо Левушкина, и я
силился припомнить, где его видел. Но так и не мог. Пришлось
спросить:
– Где мы с вами встречались?
Старший лейтенант пожал плечами, чувствуя неловкость.
Ответил не совсем уверенно:
– Кажется, впервые... товарищ капитан третьего ранга.
– Вы где служили?
– спросил я.
– Сейчас на Балтике, а до этого здесь, в Завирухе... Но
мы с вами разминулись...
"Разминулись..." Тут только я вспомнил: да ведь это его
фотокарточка лежала в ящике стола Марины.
В тот же вечер я решил повидаться с Мариной. Но как
это сделать? Я пошел было в клуб, потолкался там с четверть
часа, рассчитывая случайно встретить ее. А потом подумал: не
пойти ли мне прямо домой к ней? Не так просто было принять
такое решение: ведь я был у нее дома всего лишь два раза да
и с мамашей ее, Ниной Савельевной, был не так уж знаком. Я
шел по направлению к Марининому дому, предпочитая лучше
встретить ее где-нибудь у дома, чем заходить к ним. Начнутся
ненужные расспросы, особенно Нины Савельевны, где вы
пропадаете, да почему не заходите, да что с вами?..
Вот и домишко их, деревянный и невзрачный. В окне
яркий свет. Вижу силуэты людей. "Может быть, гости у них?"
Догадка эта остановила меня. Я подошел ближе к окну и
невольно прислушался. Как будто голос Марины и еще другой,
определенно мужской. Что-то нехорошее зашевелилось во мне
и вместе с тем любопытство, что ли, родилось: я стал
присматриваться. И вдруг ясно вижу сквозь неплотно
задернутую занавеску офицера-моряка. Сначала погон увидел.
Потом человек повернулся, и вот лицо его. Левушкин... Да, это
был он, старший лейтенант Левушкин.
Я отшатнулся, точно боясь, что меня могут увидеть, и
быстро пошел прочь.
Ревности не было - меня это и удивляло и радовало. Не
было, значит, и любви. Не было - и не надо. В кино я не пошел
в тот вечер: решил, что лучше почитать книгу, которую подарил
мне Дмитрий Федорович Пряхин, покидая Завируху. Это
томик избранных произведений Сергеева-Ценского, писателя,
известного мне по грандиозной эпопее "Севастопольская
страда". Ценский, Новиков-Прибой и Станюкович были моими
любимыми писателями, познакомившими меня с морем.
Помню, адмирал, вручая мне этот томик, говорил с каким-то
взволнованным проникновением:
– Ты прочти его всего, внимательно прочти. Это, братец,
гениальный художник. Только он еще не открыт массами
читателей. Его время придет. Откроют, поймут и удивятся - до
чего ж он глубок и огромен. Как океан.
Я тогда же прочитал роман "Утренний взрыв". Мне он
очень понравился. Но, читая, я все время чувствовал, что это
продолжение каких-то других книг, с которыми я, к стыду
своему и сожалению, не был знаком. В предисловии
говорилось, что "Утренний взрыв" входит в эпопею
"Преображение России". Я не читал других романов этой
эпопеи.
Теперь я открыл страницу, на которой было написано:
"Печаль полей. Поэма". Первые строки о русском богатыре
Никите Дехтянском увлекли меня, захватили, и я уже не мог
оторваться. Поражал, удивлял и восхищал язык писателя -
звучный, как музыка, яркий и красочный, как картины Репина.
Читая, я забыл обо всем на свете: и о Марине, и о
старшем лейтенанте Левушкине. Лишь где-то рядом с
картинами, изображенными писателем, в сознании моем
вспыхивали, гасли и снова вспыхивали картины моего
собственного детства.
И вдруг в эту музыку души ворвался с шумом и грохотом
тревожный звонок телефона. Я взглянул по привычке на часы:
было далеко за полночь.
Через десять минут я был уже на причале у кораблей.
Весь дивизион подняли по тревоге. В районе Оленцов
противолодочной обороной обнаружена неизвестная
подводная лодка. Наших лодок там не было, - значит, это
чужая, иностранная лодка проникла в советские воды.
Ночь была темная. Прожекторы острыми стальными
клинками вонзались в ее мякоть, кололи и резали ее. А
полярная студеная ночь только глухо стонала разрывами
глубинных бомб.
Дело было так. Игнат Сигеев выходил в море с бригадой
траулеров на лов трески. Председатель довольно часто
позволял себе такое удовольствие, несмотря на то что у него
был заместитель по рыбному промыслу - Михаил Петрович
Новоселищев, которому Игнат Ульянович вполне доверял и