Любовь из капель дождя
Шрифт:
— Я считаю, что это самая красивая вещь, которую я когда-либо видела.
— Опиши, что ты видишь.
— Я вижу… области тьмы, покрытые миллионами крошечных вспышек света. Вижу алмазы, сверкающие в небе. — Эви поворачивает голову, мягкая кожа ее щеки упирается в щетину на моем подбородке. — Я вижу безграничную возможность. — По спине девушки пробегает дрожь, и я обвиваю руками ее живот, прижимая ближе к себе. — А что видишь ты? — шепчет она.
Тебя, только тебя.
Эти слова зародились в
— Я тоже вижу безграничную возможность. И знаешь, что еще? — Небо гипнотизирует меня, так что слова льются из меня рекой. — Я вижу темный холст, окрашенный каплями яркого белого света, бесконечную красоту мерцающего моря, которое делает небо таким великолепным.
— Вау. Красиво и так поэтично.
Я шепчу около ее уха:
— Это лучший подарок, который мне делали. Когда-либо.
Она кладет свои руки поверх моих. Это мой рай. Я мог бы стоять так вечно: только Эви, я и звезды.
— Я победила в этой игре, — смеясь, говорит девушка, и я смеюсь вместе с ней, запрокинув голову назад.
Спустя какое-то время начинает холодать, но мы никак не можем оторвать глаз от неба. Мы стоим на улице, затаив дыхание, пока мои пальцы не касаются ее руки.
— Эви, пошли. Ты замерзла.
— Я бы хотела остаться здесь на всю ночь, но ты прав, мне холодно, — посмеивается она, поднимая телескоп с одной стороны, а я поднимаю с другой, и мы заносим его внутрь. — Я помогу донести его до твоего дома.
Мы ставим его за двойными стеклянными дверьми.
— Я хочу оставить его здесь. Мы всегда смотрим на звезды вместе, верно?
— Точно, — соглашается Эви, изгибая губы в счастливой улыбке. Она провожает меня до входной двери, а затем выходит на тротуар. Наши глаза по-прежнему прикованы к небу, освещенному яркими звездами.
— Эви... — Смотрю в упор на клочок травы, сунув одну руку в карман и внезапно теряя дар речи. — Ты знаешь, я не большой фанат своего дня рождения, но… ты помогла мне изменить к нему отношение. Из-за тебя я хочу праздновать его. — Я устремляю взгляд вверх, к ее глазам, и пожимаю плечами. — Из-за тебя я радуюсь тому, что появился на этом свете.
Наши взгляды встречаются, и я слышу, что ее дыхание замирает.
Мои глаза отчаянно пытаются сообщить ей то, что я не в силах сказать. Но когда Эви пронзает меня взглядом своих бездонных голубых глаз, то словно запускает стрелу прямо в душу, обнажая ее. Мое сердце учащенно бьется от подобного откровения. Я — открытая книга, когда дело касается нее. Хотя она единственная, кто не видит, что открывается перед ней.
Девушка подходит и прижимает губы к моей щеке.
— С Днем Рождения, Дилан. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Эви, — шепчу я ей вслед, наблюдая за длинными волосами, блестящими в свете луны.
Открыв дверь резким поворотом ключа, я собираюсь подняться наверх, но вижу сидящего в темноте Джордана.
— Эй, что делаешь? — Включаю ночник и опускаюсь на диван рядом
— На самом деле я тебя ждал. — Он качает бутылку пива, зажатую в руке, и задумчиво смотрит на нее.
— Ты в порядке? — Поворачиваюсь и сажусь к нему лицом, облокотившись рукой о спинку дивана.
— Ну да. Я просто хотел поговорить с тобой. Как все прошло с Эви?
— Отлично, — и, как всегда, я слишком широко улыбаюсь. — Ни за что не поверишь. Она купила мне тот телескоп, о котором я годами мечтал.
Джордан смотрит на меня, и в его глазах мелькает удивление.
— «НексСтар»? Серьезно? Эта штука стоит целое состояние.
— Знаю. А если учитывать ее откладывание денег на учебу, это было довольно неожиданно. — Я ковыряю потрескавшуюся кожу на диване. — Но разве об этом ты хотел поговорить?
— Нет, — отвечает он, снова уставившись на бутылку и ковыряя края этикетки. — Ну, я подумал, что у тебя сегодня день рождения, и все такое, — начинает брат, отрывая этикетку кончиками пальцев. — Я просто хотел, чтобы ты знал, что мне жаль.
— Тебе жаль? Почему, Джорди? — Я искривляю лицо, что наверняка показывает мое замешательство. Не могу придумать ничего, за что мой брат должен извиняться. Я тот, кому нужно на коленях просить у него прощения за то, какой я мудак.
— Ну, потому что мама и папа никогда не придавали значения твоему дню рождения, но моему всегда уделяли большое внимание.
— Эй, — я хватаю его за плечо, и он смотрит на меня, — в этом нет твоей вины. Тебе не о чем сожалеть. Наоборот, ты всегда старался изо всех сил, чтобы у меня был хороший день рождения. Ты и Эви — единственные, кто это делал. — Пожимаю плечами и тяжело вздыхаю. — Не понимаю, почему ты был золотым ребенком, а я был... Ну, кем бы я ни был. Но это, определенно, не твоя вина, братан. Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь винил себя за это. — Я беру пиво из его руки и ставлю его на стол, чтобы полностью завладеть его вниманием. — Вообще-то это я должен извиниться за то, что относился к тебе как к дерьму после смерти мамы и после того, как отец бросил нас. Ты не заслуживал такого, понимаешь? То есть ты знал, как много для меня значило рисование, и ты был первым, кто купил мне альбом. Господи, Джорди, ты снова и снова спасал меня от самого себя. Ты всегда был рядом, и я люблю тебя за это. — На лице брата появляется застенчивая улыбка, и я захватываю его шею в изгиб своего локтя. — Парень, что это за дни рождения, из-за которых все чувствуют себя неудачниками?
— Ну, чтобы ты знал, этот неудачник любит тебя, — бормочет он.
Я отпускаю его, но не отстраняюсь.
— Ладно, я чертовски устал. Давай, пошли спать.
— О, кстати, — говорит Джордан, когда мы поднимаемся по лестнице, — сегодня звонила бабушка Молли. Она приедет на выходные и, может быть, немного задержится.
Я останавливаюсь на верхней ступеньке и поворачиваюсь к нему.
— С ней все хорошо?
— Да. Она в порядке. — Он идет к своей комнате, но оглядывается через плечо. — Обычный визит раз в полгода, просто она немного пораньше приедет. Сказала, что скучает по своим мальчикам.