Любовь к трем ананасам
Шрифт:
Кстати, никто, кроме муравьев, этого запаха не чувствовал, так что чудодейственная сыворотка не создавала профессору особенных бытовых неудобств.
– Да, не зря про Слона всякие чудеса рассказывают, – подал голос оклемавшийся «дворецкий». – Серьезный человек, настоящий авторитет! Муравьи, и те его боятся!
– Ты еще будешь меня нервировать? – рявкнул Холодильник. – Сейчас отдам крокодилу – пускай доедает!
– Молчу, шеф! – испуганно вскрикнул Степаныч и на всякий случай отступил подальше от водоема.
– Шеф, – льстиво улыбнувшись, промурлыкала Ангелина, – может быть, все-таки отдадите его мне? Честное слово, я с ним быстро разберусь! Можете не сомневаться!
Старик не успел ей ответить.
На дорожке между кустами прозвучали быстрые шаги, и на берегу водоема появился новый персонаж.
Это был невысокий полноватый мужчина лет шестидесяти с круглой лысиной, в безупречно сшитом сером костюме.
– Что же мы делаем, Харитон Данилович? – укоризненно проговорил он, приближаясь к Холодильнику. – Почему же мы пропускаем процедуры? У нас что – часов нет? Или мы решили, что здоровье нам совершенно без надобности?
– Извините, доктор! – проскрипел старик с заметной робостью. – Забыл… увлекся… работа, понимаете…
– У всех работа, – строго отозвался доктор. – Все трудоголики, но время для лечения все находят!
– Без меня ничего не делать! – распорядился Холодильник. – Этого – в клетку!
Степаныч ухватился за спинку кресла и покатил хозяина к выходу из оранжереи. Доктор семенил рядом, что-то недовольно выговаривая своему пациенту. Ангелина плотоядно оглянулась на Валентина Петровича и отправилась следом за шефом, слегка покачивая бедрами.
Близнецы, манипулируя кнопками и рычажками, перенесли профессора через водоем, немного подняли и засунули в железную клетку, подвешенную на стволе огромной пальмы.
После этого они освободили Валентина Петровича от троса, заперли на замок дверцу клетки и тоже покинули оранжерею, переговариваясь между собой о том, что неплохо бы перекусить, пока шеф занят своими процедурами.
Профессор остался наедине с собственными мыслями.
Выйдя из ворот больницы, Катя остановилась в растерянности. Она совершенно не представляла, что ей теперь делать. Есть женщины, и таких, я надеюсь, большинство, которые от всех неприятностей, от хандры и депрессии спасаются делами. Муж в больнице? Ну, ему же уже получше, так что вовсе незачем стоять под дверью госпиталя и лить пустые слезы. К нему не пускают? Нет худа без добра, можно на работе переделать все накопившиеся дела, не глядеть поминутно на часы, не вздрагивать от каждого телефонного звонка, думая, что это звонит голодный муж, который пришел с работы пораньше и озверел окончательно, не найдя дома ни жены, ни горячего обеда. Можно также осуществить поход в парикмахерскую, откладываемый так давно, что коллеги женского пола уже косятся на вашу прическу и даже начальник, запинаясь и отводя глаза в сторону, бормочет что-то насчет внешнего вида.
Если же вы находите неприличным наводить красоту в то время, как несчастный муж мается на больничной койке, то можно устроить генеральную уборку в квартире. Никто не будет вам мешать, никто не будет путаться под ногами, никто не станет ворчать на пыль и неудобство, а зато потом больной явится в чистый, красивый, уютный дом. А пока вы не покладая рук трудитесь на благо семьи, все мрачные мысли и страхи уйдут, вы зарядитесь оптимизмом, а после тяжелого физического труда просто свалитесь на диван и не станете проводить ночи без сна и воображать себе всякие ужасы про больного мужа. Нужно надеяться на лучшее, и какое-нибудь полезное дело – замечательное лекарство от хандры.
Если бы рядом с Катей в данное время была Ирина, она бы наверняка это самое и посоветовала. Жанна выразилась бы более резко – что-нибудь о тетехах, которые от малейшей неприятности так распускают себя, что на них смотреть страшно, вместо того чтобы взять себя в руки и заняться собственной внешностью и гардеробом. Умом Катя понимала, что подруги правы, однако о походе с Жанной по магазинам думала с ужасом, потому что после бессонной ночи, заполненной мучениями и переживаниями, у нее совершенно не было сил. Идти домой и работать? Но в голове не было совершенно никаких идей насчет новых панно. А если нет куражу, справедливо считала Катя, то нечего и за работу садиться, все равно ничего хорошего не получится. Следовало срочно поднять настроение и подкрепить силы.
«Ага, – мысленно услышала она злорадные голоса подруг и увидела их ехидные физиономии, – снова пойдешь лопать сладкое. Ни на что большее ты не способна, хоть бы для разнообразия что-нибудь новенькое придумала!»
«Зачем что-то выдумывать, когда есть такой замечательный, проверенный временем способ? – холодно возразила Катерина. – И мне он действительно помогает. К тому же все новое – это только хорошо забытое старое…»
«Ну, ты-то о своем проверенном способе никогда не забывала…» – говорили Ирка с Жанной, но Катя сделала над собой усилие и напрочь выбросила их из своих мыслей. Забыла на время, что у нее есть подруги и оглянулась в поисках кафе. Пришлось пройти полторы остановки, потому что возле больницы ничего подходящего не оказалось – больные в кафе не ходят, а родственникам подойдет обычная забегаловка, где можно наскоро выпить чаю из пакетика и съесть что-нибудь непритязательное вроде сосиски в тесте.
Однако когда дело касалось еды, Катерина была очень упорна и разборчива, никакие препятствия не могли ее остановить. Она целеустремленно вертела головой и наконец увидела на другой стороне улицы вывеску французской кондитерской. Это было то, что надо. Катерина приободрилась и дисциплинированно прошагала двести метров до перехода. Однако не успела она сделать шаг на проезжую часть, как на нее налетела какая-то женщина с громким криком «Дорогая! Как же я рада тебя видеть!».
Катя недоуменно поглядела на женщину и сделала попытку вежливо отстраниться. Однако не тут-то было, женщина держала ее крепко, вцепилась, как бультерьер. При этом она непрерывно тараторила:
– Ну это же надо, какая встреча! А я иду себе – вдруг ты! Сто лет не виделись – и вдруг на улице встретились! А ты отлично выглядишь! – Она отстранилась, взяла Катю за плечи и завертела, оглядывая. – Пополнела немного, но тебе идет…
Теперь Катя сумела ее разглядеть. Женщина была примерно ей ровесница, возможно, и моложе, хотя скорее всего так казалось из-за худобы. Была она одета в узкие черные брючки и курточку из искусственного меха под леопард. Волосы выкрашены тем цветом, которые парикмахеры называют «темный каштан», глаза смотрели приветливо. То есть с первого взгляда бояться женщину не следовало – вполне вменяемая особа, просто обозналась.
– Простите, – вклинилась Катя в горячие причитания, – думаю, вы ошиблись…
– Что? – завопила женщина. – Да ты меня не узнаешь, что ли?
– Не припоминаю, – честно призналась Катя.
– Да брось! Ты же Машка, Машка Симакова!
– Вовсе я не Машка Симакова, а Катька Дронова! – возмутилась Катерина.
– И ты не училась в «Холодилке»?
– А что это?
– Институт холодильной промышленности! – с обидой ответила женщина.
– Я, к вашему сведению, училась в Академии художеств! – гордо отчеканила Катерина и задрала голову как можно выше.