Любовь моя, самолеты

Маркуша Анатолий Маркович

Мы слетали с Ф. еще две заправки по кругу, и я спросил:

— Вы готовы к проверке?

— Как считаете, товарищ инструктор…

— Я сразу пытался вас выпустить. Нужно — провезу еще, а чувствуете все ухватили, доложу командиру.

На этот раз Леша не расстегивал привязных ремней по дороге на заправку, но из кабины вылез хмурый.

— Лети сам. Только не дергай ее. Не мешай машине. Она знает, как надо. Твое дело — помочь. Рубишь? Помочь — дал ручку и убрал, дал и споловинил… плавненько, шепотом. Лети.

Ф. вырулил и взлетел. На высоте метров в сто выполнил первый разворот и пошел по кругу, явно недобрав половины заданной высоты. Зато скоростенку капитан держал избыточную.

— Что это твой выкомаривает? — спросил у

меня Раков и справился по рации, все ли у Ф. в порядке.

— Какая у тебя высота? — спросил снова Леша.

— Высота — четыреста.

Тут Раков поглядел на меня с откровенным осуждением:

— Слушай, а ты уверен — он трезвый? — И запросил снова: — Какая у тебя высота и скорость какая?

— Высота — четыреста, — подтвердил Ф. — скорость увеличиваю…

Он носился над аэродромом, как наскипидаренный кот, и никак не попадал в створ посадочной полосы: скорость для этого была явно слишком велика. А время тикало, и горючего в машине оставалось все меньше. Леша рявкнул:

— Хватай «четверку» и заводи своего… на посадку, пока он не завалился с пустым баком. Быстро!

Подхватившись, как по боевой тревоге, я взлетел, с трудом догнал Ф., велел ему следовать за мной и завел на полосу. Приземлился он нормально, правда, срулить не смог: В конце пробега двигатель заглох. Горючее кончилось.

С превеликим трудом удалось дознаться, что же случилось? Взлетев, Ф. умудрился перепутать индикатор указателя скорости с индикатором высотомера и держал на двухстах сорока Метрах четыреста километров в час… Умница Як-17 стерпел. Самого же Ф. я вспоминаю с непроходящим изумлением — Ведь дожил и долетал человек до седых висков, видать, это тот самый случай, когда исключение только подтверждает правило. Впрочем, Боге ним, с Ф. Моя тема — Як-15, реактивный самолет-первенец, он тоже не очень вписывался в привычные Правила, но остался в памяти явлением светлым.

Глава пятнадцатая

1000 километров в час

Время от времени это повторяется — в авиацию приходят новейшие достижения науки и настоятельно требуют взглянуть на жизнь с другой высоты, отказаться от хорошо освоенной и ставшей рутинной технологии. И как всегда, едва забрезжат новые цели, едва обозначатся непокорные вершины, начинается гонка — кто выиграет? Кто, опередив всех, займет место номер один?

В конструкторском бюро С. А. Лавочкина появился Ла-160 — прототип Ла-15. Это был первый в стране реактивный самолет со стреловидным крылом. В воздух его поднял Е. Федоров, шеф-пилот фирмы. Очень многое выглядело в машине непривычным — и высокое расположение крыла, и вертикальные разделительные гребни на нем, и шасси, убиравшееся в фюзеляж, и узкая колея колес. Общее впечатление от машины я бы назвал легким, чтобы не сказать легкомысленным. Во всяком случае, это создание Лавочкина меньше всего напоминало машины предшественницы — Ла-5, Ла-7, Ла-9, Ла-11…

С первого же полета, буквально, конструкторы стали получать ценнейшую информацию, они накапливали опыт, осмысливали его, и это позволило инженерам, правда, несколько позже, оседлать скорость звука в полете.

Слово «банк» имеет ряд значений — учреждение, где производят денежные операции, манипулируют ценными бумагами; существуют банки крови или банки информации. Это, я уверен, всем понятные банки — накопители чего-то. А вот что за штука — аэродромный банк — мало кому, кроме летающей публики, ведомо. Внешне сей банк может выглядеть очень по-разному, бывает, пары лавочек на краю летного поля — и ничего больше не требуется. А случается, банк расположится в комнате отдыха летного состава на мягких креслах, диванах под картинами. Сердце аэродромного банка меньше всего зависит от интерьера, чаще всего оно — вполне определенный, не самый молодой пилотяга, наделенный толикой таланта барона Мюнхаузена, человек, не уступающий в остроумии Хазанову. Лидер банка должен устойчиво работать как в режиме «приема», так и в режиме «передачи». Если в аэродромный

банк оказываются втянутыми человек пять-шесть, если способствует погода — например, туман, и никого не вызывают на вылет, банк может тянуться бесконечно долго. Тут есть своя классика, повторяемая в разных вариациях, обкатывающаяся годами, есть и злоба дня, высоко ценится импровизация. Сколько себя помню, в авиации банк существовал в любых условиях, никакой силой нельзя было прикрыть или как-то ограничить этот специфический авиационный треп.

Впервые о самолете Ла-15, когда он назывался еще по-заводскому — Ла-174, я услыхал именно в банке. Заправлял тем банком крупный, импозантного вида мужчина средних лет, азартник страшнейший, любитель меняться «не глядя» — часами, авторучками, портсигарами, словом, чем угодно. Вот какой его монолог (кое-что опускаю) я услышал в этом банке:

— Она — самое то, ребята! Но не ширпотреб. Точно! Имеет особенности: запустил, увеличиваю обороты, а она… шаг направо, два — налево… Вот… буду, пританцовывает… и складно — полечку выдает… Рулить можно, но тормозами играй, парень, как на баяне… Хотелось в первый раз разуться даже, чтобы через босую ногу тормозить… для чувствительности.

— Подожди, Иван, про босые ноги, как она пилотируется скажи, на фигурах как?

— На фигурах — исключительно нормально, но… резко потянешь — зашкалит! Я потянул на пикировании, думал глаза выскочили на… Серьезно. У акселерометра шкалы не хватило!

— Чего-чего? Сколько же ты «g» выдал?

— На «g» Ивана не купишь! Это ты только мечтаешь об «же». А я серьезно говорю — зашкаливает! На виражах может на спину опрокинуться…

— Как на спину?

— Обыкновенно. Ты читай аэродинамику Левина и меньше бегай к Машке-парасоли! Перекидывается в обратный вираж. Да не твоя Машка, ероплан! А в целом нормальная машина.

— Чего же ты тогда прыгал, Ваня?

— Особый случай — пожар.

— А почему не катапультировался?

— Было соображение, я и полез своим ходом. Сперва никак, а потом меня потоком развернуло, как бы перелистнуло, и к плоскости присосало… Разряжением…

— А чем отсосало?

— Лежу — ни туда, ни сюда… вроде я — пластырь. Но кое-как носки сапог за заднюю кромку все-таки выставил… Тут как рвануло и унесло…

Банк длится еще долго-долго. Героя-рассказчика и заводят и подначивают, но этот выдающийся мастер авиационной травли не сдается. А я из этой, вроде бы бредоватой трепни, сам того не замечая, извлекаю ценнейшую информацию. Ла-15 требует повышенного внимания на рулении. Тормоза на этой машине рассчитаны на деликатное обращение. Начиная пилотаж, лучше малость поосторожничатъ, сначала хорошенько примериться, а не шарпать с первого виража. Все, что касается пожара и покидания машины — эстрадный номер! Но человек-пластырь — это занятное наблюдение. А в остальном… Как-то неловко сомневаться в грамотности нашего банкомета, ведь в годах и в почете человек. И мысли так и норовят унести меня прочь от Ла-15, так и подмывает поглодать лакомую кость — карьера, успех, слава… Но я гоню эту вредную мысль прочь. Летаешь? И летай!

День совсем прозрачный, только над рекой тонкая синеватая дымка, будто вода парит. Ласточки кувыркаются высоко над ангаром. Захожу в Парашютную. Помещение отремонтировали. С белой, словно больничной, стены мне трагически улыбается Кибальчич. Это он начал реактивную авиацию в России, увы, не дождался заключения ученой экспертизы по своему проекту-про виденью. За участие в покушение на царя был казнен. На нижнем обрезе рамки замечаю пластину — имя, даты рождения и смерти. Никогда прежде не задумывался — Кибальчич прожил всего двадцать восемь лет. Ба-а, и мне на днях исполнилось двадцать восемь. Вопрос: как правильно считать уже или только двадцать восемь?