Любовь Носорога
Шрифт:
И потому сказал то, что посчитал нужным. То, что чувствовал в тот момент.
— Ты — моя женщина.
И это прозвучало очень логично. Правильно.
28
Я проснулась утром от тяжести мужского тела на себе. Носорожьего. Меня сжали, придавили к кровати и теперь мягко проталкивали уже готовый к бою член в мой многострадальный организм.
И не дернешься.
И дело даже не в том, что крепко держит. Хотя и это тоже. Но, в основном, что мой организм, несмотря на то, что очень сильно ему накануне досталось, был совсем не против вторжения. А, наоборот, всеми прямо конечностями за. Одна из этих согласных конечностей, например, зарылась в густую шевелюру прижавшегося ко мне Носорога, царапнула возбужденного мужчину ноготками игриво. Другая покорно сдвинулась, обеспечивая
Я отпустила ситуацию еще вчера.
Когда Паша утащил меня прямо в антракте в какую-то гримерку и просто усадил на свой член.
Не разговаривая. Опять. И, если в начале я злилась на это, на такую бесцеремонность (хотя, вопрос, чего злиться? можно подумать, он когда-то другим был), то потом, когда заглянула в его глаза, темные, жесткие, повелительные… Казалось бы. На поверхности. А в глубине… Может, я и сумасшедшая, и нельзя так, и окончательно превращаюсь в подстилку этого жестокого грубого человека… Но, клянусь, в глубине его глаз я увидела нежность. Странно, так странно. Так нехарактерно для него. Несвойственно. Это меня просто убило. Он не двигался, хотя член его во мне ясно говорил о том, что на грани, на волоске буквально. И что, вообще-то, я уже проиграла. Я уже в подчиненном положении. Пошлость какая. Дурость. Секс в театре. В подсобке, гримерке, или как это называется? Пришла спектакль посмотреть… Поверила в честность Паши по отношению к себе. А он честен. Он не обещал, что не тронет меня. Вот и трогает. Очень даже глубоко. Так глубоко, что больно. С ним всегда сначала больно. Большой потому что. И вообще, он от своих традиционных желаний и не отходит. Хочется ему трахнуть бабу, он трахает. И плевать, где. Хоть в театре, хоть в морге.
Но его глаза… Черт. Я именно тогда пропала. Поняла, что пропала. И захотела. Сама. И качнулась на нем. И поймала выражения удивления и… Восхищения? И это тоже было нехарактерно для него. Настолько, что мне захотелось продолжить это изучение, исследовать его глубину. И я именно этим и занималась. И получала дикое удовольствие просто от инициативы, забыв вообще о том, где я, о том, что нас в любой момент застать могут, что это стыд и позор. Плевать мне на это было в тот момент. На все плевать, кроме глаз его. Черных-черных. С искрами восхищения где-то в глубине. Паша дал мне столько свободы, сколько смог, и уже за одно это я была ему благодарна. Конечно, потом он привычно перехватил инициативу, и сделал все в своем стиле, горячо и страстно. И я опять растворилась в нем, опять немного умерла, потеряла часть себя.
В итоге мы чуть задержались к началу второго акта. Зашли, под осуждающими взглядами соседок по ложе. Сели. Я немного поерзала, потому что сидеть было не очень комфортно, и член Носорога ощущался до сих пор. И, конечно, после произошедшего, действие на сцене не увлекло. А вот то, что Паша положил мне тяжелую ладонь на коленку и сжал, заинтересовало куда больше.
Мы еле досидели до финала.
И вышли на свежий, по осеннему прохладный уже воздух, буквально задыхась друг другом. Меня, правда, немного освежило, привело в чувство, и я решила притормозить, чтоб обдумать ситуацию, посокрушаться о своем падении, и чуть остудить Пашу, который смотрел до того плотоядно, словно не трахнуть меня хотел, а съесть.
Поэтому я предложила прогуляться. И поговорить о наших отношениях. Я прекрасно понимала, что, стоит нам переступить порог номера, и все разговоры
Поэтому я предложила прогуляться до отела. Идти было не очень далеко, вечер радовал еще по-летнему теплым ветерком, на улице хотелось находиться.
Паша, чуть поморщившись, неожиданно пошел мне навстречу. В приниципе, он не должен быть голодным, учитывая, чем мы занимались всего час назад. И чем еще будем заниматься всю ночь. Явно же он не думает, что я его теперь продинамлю. Да, даже если бы и хотела… Ага, кто ж мне даст?
Мы шли по аллее, уже немного усыпанной листьями, и молчали. Я считала, что говорить должен он. А Паша, похоже, не собирался, явно считая, что все, что требуется мне знать, он уже сказал.
В итоге начала я все же, не выдержав:
— Паша. Мне надо понимать, что происходит между нами.
— А что непонятного? — помолчав, ответил он. Остановился, прикуривая, выдохнул дым. Мне тут же нестерпимо захотелось курить, настолько вкусно он это делал. Но я не стала просить сигарету, помня, как он в нашу первую ночь вырывал их у меня из рук.
— Мне непонятно. Кто я все же? И вообще… Надолго это все?
— Ты — моя женщина, я же сказал. И да, это надолго.
Он остановился, повернулся ко мне, взял за плечи, наклонился, и я невольно вдохнула аромат сигарет, смешанный с его дыханием. Вкусно.
— Ты пойми, казачка, ты попала. Просто прими это. Я знаю, что ты… ну… Не особо рада. Но тебе не деться никуда. Это очень надолго. Очень.
— Паш… — Я помотала головой, пытаясь прийти в себя от морока, вызванного смесью его слов и его запаха. Боже мой, афродизиаки отдыхают… — Паш, это не ответ. Мне нужна определнность. Я — не комнатная собачка. А если ребенок? Мы не предохраняемся, я не принимаю ничего…
— Это и есть определенность. Чего ты хочешь? Замуж?
Я замотала головой. Нет, Боже упаси! Замуж я точно не хочу за него! Это же… Это все, финал. А, с другой стороны… То, о чем он говорит сейчас, это не финал? И почему во мне ничего не протестует? Почему раньше протестовало, а сейчас — нет? Может, потому что я вижу, насколько это и для него серьезно? А почему я раньше не видела? Может, потому что не хотела? Или потому что… Для него это тогда не было серьезным? И только теперь стало?
— А ребенок… — продолжал Паша, заставляя меня обмереть от напряжения, — ребенок — это круто. Это просто отлично. Будет маленькая казачка.
И, воспрользовавшись опять тем, что я впала в шоковое состояние от его слов, Паша в очередной раз продавил свою линию, впившись в меня поцелуем и начисто выбив землю из-под ног. Я только охнуть успела, а мы уже куда-то шли. Я в темноте не понимала, куда, оказалось, в маленький проем между домами. И, не успела я удивиться, а потом и возмутиться его нахальным действиям, как меня уже подхватили, прислонили спиной к стене для удобства и, опять заткнув рот поцелуем, бесцеремонно посадили на бедра. И да, больше я такие трусики точно не одену. Никакой защиты. Ну вот вообще никакой! И платье мое, спешно купленное за нереальные совершенно деньги в бутике неподалеку, больше, конечно, не пригодно для носки. Столько мять его, ни одна ткань не выдержит. Тем более такая, как эта, деликатная. Настолько тонкая, настолько обрисовывающая все формы, что пришлось белье покупать незаметное. Могла бы вообще не одевать. Зачем? Оно ничему не помешало. Я крепче обхватила ногами Пашу, прижалась к нему, обняла за крепкую шею и просто отдалась во власть стихии. А что я еще могла сделать? Ничего. Совершенно ничего.
Потом я буду сокрушаться о своей распущенности и слабости, о том, что, как безумная нимфоманка отдалась сначала в театре, потом вообще на улице, стыд и позор мне. Это потом. Буду. Или не буду. Потому что я не виновата. Носорог виноват. Прет, как всегда, напролом к своей цели. Вот и получает, что хочет. Тоже всегда. И меня получил.
Оставалось только удивляться его мужской состоятельности, потому что в номер я вошла на подгибающихся ногах. Сделала шаг и все. Дальше уже не пыталась ничего делать. Паша все сам решил.