Любовь — обманная игра
Шрифт:
Он обнял ее и повел. Музыка была медленная, плавная. Голова кружилась от вина. Ничего, ничего, ничего, говорила она себе, чувствуя, как его руки жгут кожу через свитер. Покружив по гостиной, он вернул Иру на диван и сел рядом. А потом они говорили о книгах, о фильмах, что-то он рассказывал о семье, о детстве.
Вдруг дверь распахнулась и на пороге возникла парочка. Наталья пристально посмотрела на Иру.
— Ой, а почему это вы здесь?
— А где мы должны быть? — задиристо спросила Ира.
— Ну... — сказала Наташа.
Но Борис дернул ее за руку.
Потом
— Ну что, поехали? Я вас отвезу.
Он усадил их в свою зеленую «тойоту» и отвез в гостиницу.
Вот так они познакомились с Христо.
А потом нос к носу столкнулись в лифте самой большой гостиницы в Ташкенте. На кинофестивале.
Вот там-то все и началось. Внезапно, как солнечный удар. Ира не узнавала себя, но ни в чем не винила.
Она помнила, как вошла в его номер. Она ничего не говорила, когда он, едва заперев дверь на ключ и вывесив табличку «Не беспокоить», дернул за тесемку воротника и уставился на белый кружевной лифчик, через который дразняще виднелись темные соски.
— Я так и думал.
— Что... — прошептала она, не узнавая себя. А ведь сколько раз она гнала от себя воспоминания о нем после возвращения из Ханоя. Она злилась на него — если бы он подошел к ней иначе... Что, неужели бы пошла с ним в спальню?
Но сейчас? Сердце стучало, как бы отбивая: на-пле-вать, на-пле-вать.
Господи, она молодая, незамужняя... Кому от этого плохо?
А он женат... Он сам говорил про жену и детей.
Это его проблемы.
В голове проносились обрывки мыслей, но тело не могло думать. Оно жило по своим законам и желаниям. Оно млело, когда он все глубже опускал декольте на платье, потом умело расстегнул лифчик и охнул.
— Я так и знал.
— Что... — снова прошептала она, не в силах сформулировать вопрос.
— Неважно.
Он знал, что у нее прекрасная фигура. Не такая пышная, как у жены, а изящная, тонкая, знал, что у нее круглые груди, точно выточенные мастером, совершенной формы. Белоснежная незагорелая кожа.
Он все ниже опускал ее платье, собираясь вынуть ее из него, как ребенка вынимают из пеленального конверта. Он так вынимал из конвертов своих девочек, когда они были маленькими. Он радовался, что у него растут девочки, он любил их трепетно. Карие глаза горели желтоватым огнем, губы жаждали поцелуев, но он медлил. Он хотел сперва увидеть ее всю.
Платье упало к ногам. Он приподнял ее, ухватив за локти, переставил, будто она и впрямь была мраморной статуей и жадно оглядел ее всю. Сейчас она была в крошечных белых трусиках, простых, хлопчатобумажных. Светлые кудряшки виднелись из-под резинки. Он нагнулся и поцеловал.
Она застонала и, внезапно вскинув руки, обхватила его за шею, как маленькая девочка, подогнув ноги, повисла.
Он не пошатнулся. Подхватил ее под попку, как ребенка, и понес к кровати.
Он положил ее на покрывало, и она закрыла глаза, готовая ко всему.
В один миг он сбросил с себя одежду и навалился на нее, прижавшись к ее губам губами; она раскрыла свои, позволяя ему проникнуть внутрь, и он на секунду оторвался и сказал:
— Вот
— Да.
— А теперь?
— Да.
У нее больше не было слов, они все вылетели, потому что кровь отлила от головы и носилась по телу, не понимая, куда устремиться сначала. Но он помог ей. Стал ее проводником. Его губы опускались все ниже, оставляя огненную дорожку на ее теле.
Она тихо стонала и улыбалась. Никогда в жизни с ней такого не было.
Язык Христо замер в ямке пупка. Потом вынырнул и скользнул ниже, его пальцы нежно отодвинули белую ткань трусиков, и язык устремился дальше...
Кажется, Ира потеряла сознание или разум? Потому что потом она никак не могла поверить, что все это было с ней. Что это она летала над Христо, дрожала и кричала, требуя от него новых удовольствий. Впервые в жизни она поняла, что такое настоящее наслаждение, которое способен дать мужчина женщине...
Их связь длилась три года. Было много радости и много печали. Но эти годы казались безоблачным летним днем, который подарила им судьба. Чтобы так подойти друг другу и не только в постели, а по сути...
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Но находишь с чужой помощью, а теряешь чаще всего сам. Ира поняла это, когда однажды после его отъезда впала в прострацию. Ее стали мучить видения. Христо и его жена... Наверное потому, что Христо как-то привез кассету, которую записал дома. Он жил у нее несколько дней, возвращаясь в Ханой через Москву. Она пришла с работы, а он смотрел по видюшнику эту запись. Красивая черноволосая женщина и две похожие на нее девочки смеялись с экрана Ириного телевизора. У них за спиной, раскинув руки крыльями, стоял Христо. Его улыбка была неподдельно счастливой. И он кричал:
— Это моя семья! Я люблю вас всех!
Ира замерла у порога, он быстро нажал на кнопку, экран погас. Он повернул к ней лицо, и она увидела на нем отсвет той любви, которая источалась с экрана.
Он постарался стереть с лица то, как она теперь поняла, домашнее выражение, но тело Иры заледенело. Она даже не могла заплакать. До нее вдруг дошло, что вот земля обетованная Христо, его семья, о которой она думала не больше, чем о затерянном в океане острове, который обитаем или нет — ей неважно. Но, увидев на экране его красавицу жену и дочек-близняшек, она вдруг поняла, что сама остров в океане, на котором делает посадку самолет Христо. Домой и из дома. А у нее он на дозаправке.
Ира понемногу оттаивала, мысли стали яснее, она улыбнулась ему и сказала:
— У тебя хорошая семья. Вы все очень подходите друг другу.
— Ты мне подходишь еще больше.
— Это смотря что считать точкой отсчета, — говорила она, а сама уже точно знала, что нынешняя встреча, нынешний вечер для них последний. Она не станет устраивать ему сцен, зачем? Простится с ним, но уже навсегда.
Христо почувствовал все, что творилось у нее в душе. Ругал ли он себя за то, что она застигла его в этот момент? А может, он сам, подсознательно, решил подвести Иру к черте, за которой надо делать выбор — или оставить все как есть, или...