Любовь после никогда
Шрифт:
Тот же этап.
Совершенно другие правила.
В обычных обстоятельствах я бы хотела, чтобы Габриэль действовал медленно. Чтобы дал мне время побыть на сцене, а не гостем. Но нам некогда. Все сводится к доверию.
Мой пульс достаточно громкий, и я не могу разобрать низкие шорохи, разносящиеся по комнате, когда они внимательно рассматривают нас двоих. Есть только я и Габриэль, пока он ведет меня к стулу.
Мой вдох приносит воздух в мои разорванные легкие. Он хочет вытянуть этот момент, а я не уверена… что делать я
— Пришло время сказать это безопасное слово.
Я едва осознаю его слова, произнесенные шепотом, прежде чем покачаю головой. Нет стоп-слова, нет пути назад. Только он и только я.
ПЯТНАДЦАТЬ
Габриэль
Я все контролирую.
Мне никогда не приходилось напоминать себе, где я нахожусь. Никогда. Трах — это естественно. Это был мой побег в течение слишком многих лет, чтобы сосчитать, когда я сбросил нового партнера и въехал внутрь, не заботясь о том, сколько глаз на меня смотрит. И все же, когда я разрываю поцелуй и кружусь вокруг Лейлы, выталкивая ее из темноты на свет в центре сцены, мне приходится напоминать себе о публике.
Что на нас смотрят.
Потому что мне кажется, что вся эта установка предназначена только для меня.
Я делаю медленный вдох и иду за ней. Она совершенно неподвижна подо мной и позволяет мне держать ее руки на спинке стула, пока я достаю нож. Я прорезаю его кончик через ткань ее рубашки, пока два края медленно не отделяются и не обнажают гладкую мягкую кожу ее спины.
И застежка черного кружевного бюстгальтера, и четкая линия ее позвоночника.
Мне плевать, что будет после этого. На этот момент она моя.
Осознание этого сильно ударило меня, и я скрыл сжимающую реакцию, наклонившись, чтобы поцеловать ее вдоль позвоночника. Ее кожа имеет вкус ванили и корицы. Она сахарное печенье, ожидающее, чтобы я ее сожрал.
Я хочу делать больше, чем просто вкус.
Я хочу защитить ее от мира.
Я хочу заставить ее кончить до тех пор, пока ее гнев, маска, которую она носит, чтобы оставаться в безопасности, не разрушится. Мой контроль на пределе.
— Доверься мне, я позабочусь о тебе, — шепчу я ей на ухо. — Поверь, я удержу тебя в покое.
Ее губы кривятся, как будто она хочет отругать меня, но жара делает это невозможным. Ее обычные остроумные реплики сейчас нигде не найти. В конце концов она поднимает на меня взгляд. — Я доверяю тебе.
Я смеюсь. Я хочу сказать ей, что это худшее решение в ее жизни.
Она настолько напряжена, что пошевелить ее телом практически невозможно.
— Не беспокойся о том, что все смотрят на тебя, — я провожу рукой по ее шее, прежде чем прорезать лезвием ткань ее бюстгальтера. Части разваливаются, и ее грудь остается обнаженной для остальной публики.
Когда Лейла задыхается, я поворачиваю ее лицом к себе и хватаюсь за подбородок. Ее челюсть напряжена.
Это не она. Это не та бесстрашная. Это не та, кто знает последствия и делает все, что ей, блядь, хочется, несмотря
Я отбрасываю стул в сторону, и он ударяется о край сцены, а затем падает на пол. Я опускаюсь на колени на сцене и тяну за собой Лейлу.
Лицом ко мне.
Запуская руки в ее волосы и заставляя ее посмотреть на меня, я наклоняю голову к ее сиськам, чтобы взять сосок в рот.
— Расслабься, — шепчу я ей в кожу, работая над кончиком ее соска. — Расслабься, Лейла.
Это рай. Кожа у нее мягкая и золотистая, ареолы темно-розовые, соски каменистые.
Этот ее ужас… что-то дошло до нее, и я понятия не имею, что именно. Если бы она паниковала дольше, она бы раскрыла наше прикрытие за считанные секунды.
Забрать ее так быстро не входило в мои планы. Не то чтобы я из тех мужчин, которые в такие моменты беспокоятся о психическом состоянии этих женщин. Любой, кто присоединяется ко мне на сцене, точно знает, во что ввязывается. Они соглашаются. Они податливы.
По какой-то причине Лейла тянет меня. Возможно, это шоу предназначено для остальной части комнаты, но, на мой взгляд… оно для нее. Я осторожно снимаю с нее бретельку бюстгальтера и сглатываю смех, когда она задыхается.
Держи темп медленным. Сохраняй ее спокойствие. Держи ее вовлеченной.
Я опускаю руку на сливочную выпуклость ее груди, провожу по ее соскам и спускаюсь ниже, к верху ее брюк. Схватив ее за шею так же, как я это сделал при первой встрече, я веду ее вниз, ее стройное тело сгибается так, что макушка ее головы касается пола, а ее груди подпрыгивают. Моя голова падает между ними.
Я целую один сосок, затем другой, беру его в зубы и прикусываю с силой, достаточной для того, чтобы заставить ее ахнуть.
Я убийца и хладнокровный убийца. Но сегодня речь идет о ее удовольствии. О ее согласии позволить мне доставить ей удовольствие.
Она доверяет мне это сделать, даже если не сказала об этом вслух в таких выражениях. Ее присутствие здесь — это сигнал, который мне нужен.
Я опускаю руку, чтобы провести пальцами по ее киске сквозь ткань ее штанов, и мне нравится, как она прыгает. Через несколько секунд я расстегнул ее штаны, сдвинул их с ее бедер и заставил ее сдвинуть ноги, чтобы дать мне лучший доступ к ней.
Я подношу свободную руку к ее заднице и дергаю ткань вниз, чтобы обнажить ее до комнаты. Ее грудь обращена к потолку, теперь видны ее черные хлопчатобумажные трусики. Отбросив штаны, я дергаю ее за волосы на колени, заставляя посмотреть на меня.
— Я хочу, чтобы ты отсосала у меня, — все еще сжимая ее волосы, я встаю, и ее глаза оказываются на одном уровне с выпуклостью на моих штанах. — Достань меня и отсоси, Лейла.
Она повинуется и тянется, чтобы расстегнуть мою молнию, освобождая меня от боксеров, и я подпрыгиваю перед ее лицом. Я скучаю по ее теплу на своей руке, между ее ног, но видеть, как сужаются ее глаза, когда она смотрит на мой член, кружит голову.