Любовь сильнее расчета
Шрифт:
— Что за… — начал Клайд, как вдруг в воздухе мелькнуло что-то серебристое и осветило весь переулок, словно на помощь ей спустился с небес карающий ангел.
Хасим! Он искал ее. Он услышал шум и нашел ее. Жалобный вопль Клайда перекрыл уличный шум.
— Не надо! — удирал, топая по мостовой, второй убийца. — Мы не хотели ей зла!
— Врешь, — пробормотала Райли.
— Это она врет, — огрызнулся Клайд. — Позвала нас сюда, чтоб позабавиться, а потом собиралась ограбить нас.
— Я склонен верить даме, — ответил приятный мужской голос.
Она
— Как вы, Райли? — спросил мужчина — Вы можете идти?
Голос, она узнала его. Вероятно, ей это снится.
Лорд Эшлин? Здесь?
Она потрясла головой, пытаясь отогнать туман, застилавший ей глаза. Все, что удалось увидеть, — это фигуру человека в черном, бросившегося со шпагой в руке в погоню за преступниками, угрожавшими ее жизни.
Совсем как в сцене из ее пьесы. Акт третий, сцена вторая. Жоффруа спасает Эвелину от пиратов.
— О мой Бог, — пробормотала Райли. Она умерла, а это — ее ад, она запуталась в собственной пьесе с лордом Эшлином в главной роли. Почувствовав, что все глубже погружается в темноту и сознание покидает ее, Райли попыталась выкарабкаться обратно.
Конечно, ее пьесы были всего лишь выдумкой, но одна мысль о том, что она может остаться в одной из них навечно, заставляла ее бороться за свою жизнь.
Райли попыталась встать на ноги, но сильные руки подхватили ее, и она очутилась в надежных мужских объятиях. Ее спаситель, ее Жоффруа.
— Теперь вы в безопасности, — произнес глубокий мягкий голос, слишком похожий на голос лорда Эшлина. — Ваши враги уже далеко.
Она хотела открыть глаза, но ее отяжелевшие веки отказывались подниматься, а голова так болела, что она не смогла произнести свою реплику. Поэтому в ответ Райли лишь приподняла голову и прикоснулась к его губам. И в этот момент ее сердце как-то странно забилось. В его поцелуе она почувствовала нежность, удивление и страсть.
Сильную страсть.
Их поцелуй становился все глубже, и Райли вложила в него всю свою радость. Она была жива — более чем просто жива, а этот поцелуй, казалось, убеждал ее, как много она могла бы потерять, умерев.
— Жоффруа, мой дорогой Жоффруа, — шептала в его объятиях мадам Фонтейн.
Мейсон подумал, что ему повезло, что она не попросила еще одного поцелуя, ибо он, бесспорно, подвергался испытанию. Теплые губы Райли прижимались к нему с такой нежностью и доверием. Подобного он еще никогда не испытывал. Они вызывали в нем желание всегда, когда ей потребуется помощь, быть рядом. Но целовать женщину — это одно, и совсем другое, когда она целует вас, произнося имя другого человека.
Мейсон нес ее обмякшее тело. Она не открывала глаз и была очень бледна. Райли, насколько он видел, не была ранена, но находилась в глубоком шоке.
— Жоффруа, — шептала она.
Он посмотрел на свою прекрасную ношу. Кто, черт возьми, этот Жоффруа? Возможно, любовник? Прекрасно, думал Мейсон. Он рисковал жизнью, спасая ее, а благодарность достанется любовнику.
Мейсон подавил неведомо откуда возникшее мелочное чувство ревности. Какое ему дело, есть ли у мадам Фонтейн любовник? Или их целый легион, как приписывает ей молва? Он, конечно, бросился ей на помощь не потому что хотел заслужить ее благосклонность, просто он оказался там, когда ей потребовалась его помощь.
Ну, если быть точным, не его именно.
Он полагал, что там мог оказаться любой. А теперь, когда он ее спас, что, черт возьми, делать с ней дальше? Мейсон заметил справа от себя боковую дверь, ведущую в театр. Толкнув ее, он прошел по короткому коридору и очутился в оркестровой яме.
Над ним, на сцене актеры оборвали репетицию и с изумлением смотрели на свою хозяйку, которую нес на руках совершенно незнакомый человек. В зале стояла мертвая тишина, пока вперед не выступил старик в свободной блузе и черных панталонах.
— О дьяволы, несущие несчастья! — воскликнул он громоподобным баритоном. — Что вы сделали с моей дорогой девочкой?
Услышав эту реплику, другие актеры и рабочие сцены также бросились вперед. Мейсон не отступил, в стороне от кричащей толпы он с облегчением заметил Хасима. По крайней мере хотя бы одно дружеское лицо. Возможно, не такое уж дружеское, ибо на лице Хасима он увидел то же угрожающее выражение, что и у остальной труппы.
— Опусти ее, негодяй, мерзавец, гнусный проходимец! — гремел старик. — Мы еще разделаемся с тобой, как и со всяким, кто осмелится причинить вред нашей Райли, нашей благословенной музе, нашей истинной королеве!
Мейсон покачал головой.
— Вы все не так поняли. На нее напали. Я пришел ей на помощь, — сказал он. Кивнув в сторону двери, он объяснил: — Там были двое. Они утащили ее с улицы. Я помешал им и принес ее сюда.
— Подходящая история, чтобы прикрыть собственное злодеяние! — выкрикнул старик, казалось, вдохновленный пришедшей ему в голову мыслью.
С нарастающим беспокойством Мейсон смотрел, как Хасим вынимает свой меч. Актеры тотчас же расступились, давая дорогу разъяренному сарацину. Хасим подошел к краю сцены и остановился над Мейсоном. Он взглянул на неподвижное тело Райли и затем впился глазами в графа.
— Она ударилась головой, но других повреждений, кажется, нет, — поспешно объяснил Мейсон. — Я подумал, что лучше принести ее сюда, чем оставить одну на улице и гнаться за злодеями.
Хасим кивнул и бросился к выходу в переулок.
— А если ты обманешь нас, разве мы не отомстим? — процитировал старик вслед убегавшему Хасиму. Затем обратился к Мейсону: — Вот вы, чего вы ждете? Несите ее сюда! — Повернувшись к актеру в костюме пирата и другому, в белой рубашке и бриджах, он распорядился: — Дэниел, Родерик, принесите сюда кресло. — И, снова обращаясь к Мейсону, спросил: — Ну? Чего же вы ждете? Если бы наш ходячий персидский ковер думал, что вы в этом замешаны, мы бы сейчас не разговаривали, а замывали место, на котором вы стоите. Давайте же, несите ее осторожно сюда.