Любовь танцовщицы
Шрифт:
– Зачем он тебе?
Я без приглашения ворвалась в дедушкин кабинет и нагло плюхнулась на стул, закидывая ноги на стол. Я знала, что дедушке это не понравится, но не позлить его не могла. Жилка на морщинистом седом виске дрогнула, и я увидела, как дед часто задышал.
– Что это такое?
– яростно кивнул он на мои закинутые ноги.
– Я тебя спрашиваю.
Я с преувеличенным интересом осмотрела серебристые босоножки с тонкими высокими шпильками. Да уж, такие босоножки девушки моего возраста не носят, но мне было плевать, вот честно. И плевать даже на то, что люди, видя обутую подобным образом меня, думают, что я, мягко выражаясь, девушка легкого поведения.
– Это? Босоножки от Вайтцмана. Нравится?
– Убери ноги со стола.
– А то что?
– я изогнула бровь, бросая вызов.
– Выкину отсюда, - дед же, напротив, выглядел невозмутимым и собранным. Не то что я.
– Сам?
– Скажу охране.
Я поубавила гонор и опустила ноги на пол. Если я хотела чего-то от него добиться, то мне нужно вести себя менее вызывающе и нагло. Но куда деть желание орать от беспомощности?
– Я поговорить хотела.
Дед хмыкнул.
– Ленточка, я уже понял. Дальше что? Давай скорее, а то у меня дел невпроворот.
Меня раздражало такое обращение. Я сжала челюсти и пару раз выдохнула, гася всю ярость.
– Зачем тебе этот Манченко?
– Хм, - дед лениво раскладывал бумаги, не отводя от меня глаз, - а раньше бы ты по-другому спросила. Забавно, даже твоя мать спросила по-другому.
– Мне без разницы, как спросила мать. Я спросила, зачем он тебе нужен?
– Скажем так, мне выгодно, чтобы его возможно и капиталы влились в мой бизнес, - каждое слово подобрано практически с хирургической точностью.
– Он умный и предприимчивый человек.
Я презрительно скривилась, от волнения сжимая ручки сумочки.
– У него всего лишь сеть продуктовых магазинов. Зачем тебе это? Слишком мелко.
У деда от изумления и удивления приподнялись обе седые брови. И он окинул меня взглядом с головы до ног. По-другому.
– А ты откуда знаешь?
– Откуда надо.
– Ну что ж...какой вопрос, такой ответ, ленточка. Это выгодно. Это хорошее вложение денег. А Манченко - умный хваткий мужик. Я удовлетворил твое любопытство?
Я скрипнула зубами и нечаянно прикусила язык. Больно. Но куда больнее смотреть на пустое, какое-то мертвое лицо деда, как бы мимоходом меняющего нам с матерью жизнь.
– Почему нельзя найти кого-то другого?
– с отвращением к самой себе выплюнула я.
– Не Манченко. Есть много других...
– А какая разница?
– спокойно спросил дед. Я не ответила, опустив глаза. А в мозгу билась только одна мысль - ненавижу.
– Вот и я ее не вижу. Это все?
– Что "все"?
– не поняла я.
– Это все, что ты хотела узнать?
Я поднялась со всем достоинством, которое могло быть у девочки четырнадцати лет, и направилась к выходу, небрежно бросив через плечо короткое "да".
Второй раз мы поругались с дедом, когда я отказалась брать его фамилию. Я уперлась как баран, не слушая ни мать, ни деда, ни Геворга. Никого.
– Я не хочу носить твою фамилию.
Дедушка действительно бушевал. Брызгал слюной, источая злость. Как же, я посмела оскорбить его фамилию, а значит, и его самого. Не была бы родной единственной внучкой - убил бы.
– Ты мне надоела! Что тебе опять не хватает?! Чем на сей раз тебе не угодила фамилия?! А?!
– Всем угодила, - спокойно ответила я, с трудом заставляя себя не двигаться, пока дед бегал вокруг меня разъяренным быком.
– Но мне нравится моя. Я к ней привыкла. И менять не хочу.
– Да почему?
– вырывая последние седые волосы, вскричал дед.
– Ты специально меня злишь? Или это из-за матери?
– нахмурившись, он посмотрел на меня с подозрением.
– Из-за нее ты не хочешь менять фамилию своего отца?
– Я его ни разу не видела, - безразлично пожала плечами и заправила мешающую темную прядь за ухо.
– И мать его никогда не упоминает. Причем здесь он?
– А почему тогда?
– взревел дед.
– Ты моя внучка! Ты что, стыдишься?!
Он орал долго. Ругался, злился. Пока однажды я не сказала одну фразу, заставившую его от меня отстать.
– Даже без твоей фамилии я навсегда останусь твоей внучкой. В чем проблема?
Тогда он долго смотрел на меня в абсолютной тишине. В его взгляде виднелась...нежность, любовь. В моем не было ничего. Но с тех пор дед меня больше не трогал.
Спустя два с небольшим года после того разговора он умер в израильской престижной больнице от рака гортани. Врачи говорили, что организм сильно подкосила его бывшая работа. Ну, еще с тех времен, как он работал обычным батраком на заводе. Меня в тот момент рядом не было - я не выезжала из России, а дедушка уже как полгода не уезжал из Израиля.
И когда пришло известие о его смерти...я не плакала. Я не проронила ни единой слезинки и ни разу не одела траур. Ни разу. Даже нижнее белье специально носила ярких расцветок. О, меня обсуждали, за глаза, конечно. Говорили, что я избалованная бесчувственная тварь. Ни о чем не спрашивали только три человека - Алена, мама и Попов, с которым я, несмотря ни на что, продолжила общаться. В конце концов, я когда-то считала его своим отцом.
Мама, в отличие от меня, плакала. И искренне убивалась. Я этого не понимала.