Любовь танцовщицы

Молчанова Людмила

– Он мой отец, Наталь, - всхлипывая, выдавила из себя мама, когда я спросила ее об этом.
– И несмотря ни на что, я его любила.

– Всегда?

– Всегда. К тому же он все всегда делал для нашего блага.

Я могла бы поспорить, но не стала тогда ничего говорить. У меня началась свободная жизнь. По крайней мере, я так думала.

Чисто из принципа я дождалась звания мастера спорта и сразу же ушла из секции, демонстративно хлопнув дверью. Ушла работать в клуб, не обращая внимания на вялые запреты и ехидные смешки Манченко и причитания матери.

– Наташ, что это такое вообще?
– мама умоляюще посмотрела на меня.
– Дочь, я все понимаю, но...тебе даже восемнадцати нет.

Я флегматично пожала плечами, собирая косметику.

– Ерунда, через несколько месяцев будет. Да и потом, твой Геворг взялся спонсировать этот клуб.

Мама поспешно отвела глаза, и я обо всем догадалась.

– Это ты его попросила, да? Чтобы типа проследить за мной?

– А что мне еще делать?
– она с отчаяньем начала метаться по комнате, заламывая руки.
– Ты же не слушаешься никого. Ни меня, ни Геву, - я передернулась.
– Ты упрямая и взбалмошная. Зачем, солнышко? Ты ради этого столько лет занималась спортом, старалась, тренировалась, чтобы танцевать...стриптиз в дешевой забегаловке?
– она презрительно сморщила нос.

– Во-первых, это лучший клуб нашего города. Во-вторых, я не танцую стриптиз. Могла бы, конечно, но не буду, - поспешно добавила я, увидев, как мама побледнела.
– В-третьих, ты что, забыла, чья я внучка? И дочка, если уж на то пошло? Меня берегут пуще яиц Фаберже, мам.

– Знаешь, - мама как-то странно посмотрела на меня, с какой-то эмоцией, что если бы она меня не любила, то я бы приняла ее за отвращение, - ты похожа на моего отца сильнее, чем думаешь. Такая же...

Я промолчала о том, что в этот клуб частенько приходит Манченко со своими "партнерами". Манченко приходит и постоянно арендует на всю ночь ВИП-зал, приглашая туда по несколько девушек за раз. Его друзья как-то раз заприметили меня, но трогать и уже тем более, приближаться не стали. Даже если дед и умер, унося с собой в могилу часть своего авторитета, его деньги остались в нашем мире, а они решали немало.

Дед же тоже постарался. Оформил все так, что Манченко не доставалось ничего - ни доли от доходов завода, ни самого завода, ни доступа к остальным делам деда. Я не вникала, но получалось, что годовую прибыль Манченко должен был делить с матерью, откладывая на ее счет половину заработанных средств, плюс он контролировал всю деятельность предприятий. А вся дедушкина недвижимость доставалась...моему мужу. Или же сыну моей матери, но она детей не хотела. Или не могла иметь, я точно не знала, мама не любила поднимать эту тему. Но детей у них с Манченко так и не появилось.

Одним словом, связываться со мной боялись, но заинтересованные взгляды бросали, так, на будущее. Ах да, вся собственность перешла бы в руки моего мужа после моего двадцатипятилетия. За этот пункт брачного договора я деда особенно сильно благодарила.

А в клубе...я растворилась в нем. Я поняла, что это мое. Место, где я могу уйти от проблем, окунуться в мир чувственности и ритма. И мне это нравилось...меня это завораживало и поглощало. Я бы ни за что не ушла бы и не бросила танцы в клубе.

Приходилось подстраиваться. Go-go - это не просто кривлянье и дерганья под музыку на танцполе. И с бально-спортивными танцами ничего общего. Я знала девушку, проработавшую всего две недели и ушедшую, потому что она элементарно не смогла растанцеваться в этом направлении. Хотя и фигура, и растяжка, и физическая подготовка была у нее лучше многих. Я же просто...влилась.

Мне нравилось изгибаться и извиваться в "стакане". Я могла лечь на поручни и держаться исключительно каблуками, а толпа рядом сходила с ума. Я закрывала глаза и подстраивалась под бешеные ритмы, чувствуя, как мое тело одна за другой захватывают волны азарта, риска, возбуждения. Мне нравилось танцевать в паре с кем-то, телом олицетворять и показывать секс. И мне уже неважно было, какой танцор танцует со мной сегодня рядом. Я забывалась в ритме и мне это нравилось.

Но все хорошее имеет особенность заканчиваться. Так и вышло. Все испортил Манченко. Я терпела, много лет терпела его наглое, хамское поведение, его барские замашки, его самого. Но когда он поднял на меня руку...это стало последней каплей.

Все началось вполне безобидно. Обычный вечер, который я проводила дома. Геворг, как ни странно, тоже оказался дома, хотя обычно он всегда находится в другом месте.

– Как дела в школе?
– ленивым протяжным голосом спросил Манченко, и я невольно насторожилась. Обычно он не выказывал интереса к моей персоне.

– Нормально.

– Экзамены скоро?

– Да.

Манченко громко причмокнул губами, как будто пробуя мой ответ на вкус.

– Решила, что сдавать будешь?

– Да.

– А куда пойдешь учиться?

Я не выдержала и оторвала глаза от книги, пальцем проследив текст там, где остановилась.

– Слушай, чего тебе надо?

– Полегче, Наташа, не хами, - в его голосе прибавилось металлических ноток, а лицо посуровело.
– Я спрашиваю, значит, мне надо.

– Зачем?

– Ты собралась спорить со мной?
– прорычал он.

Это страшно. Серьезно. Это только в романах мужик может размахивать кулаками, орать и пытаться напугать героиню, а она, проявив чудеса героизма, устоит перед угрозами. И мало того, что устоит, злодей, увидев ее храбрость, передумает даже орать. В жизни по-другому. Когда ты сидишь рядом с рычащей, яростной тушей, от крика которой тебя пробирает до костей, ты чувствуешь только противный липкий страх и ужас. При всей моей браваде я не дура. И я боялась.

– Нет, - но сдаться я не могла.
– Я не пойму цели разговора.

Он ударил. Отрывисто, почти лениво. Тыльной стороной ладони обжег мою щеку, но сила удара оказалась такой, что я отлетела на другой край дивана и стукнулась головой о подлокотник. Во рту резко почувствовался вкус крови.

– Ты идиот?!
– вызверилась я, испуганно пытаясь отползти еще дальше от него.
– Совсем крыша поехала?! Ты на кого руку поднял, придурок?!

Он плавным движением, поразительным и почти пугающе слаженным для своей комплекции, встал и больно ухватил меня за волосы, приподнимая вверх. Я застонала от боли и против воли вскинула руки, пытаясь уцепиться в его запястья. Чтобы удержать. Или хотя бы ослабить.