Любовь уходит в полночь
Шрифт:
С затаенным в глазах вопросом Ксения растерянно взглянула на прусского посла герра Винхофенберга, словно в поисках руководства. Но все, что он ей сейчас скажет на своем неудобоваримом немецком, не только будет нудным и длинным, но и она ничего не поймет из того. Нет уж… Но что же, что же ей делать? Сейчас бы сюда миссис Беркли с ее приметами… Вот уж она разгулялась бы — не остановить: столько зря пропадает намеков и знаков, никем никак не истолкованных, не опознанных! Может быть, и без примет нельзя, свадьба без примет недействительна, как приход весны — без птичьего щебета?
Но, как бы то ни было, свадебное
Едва Ксения ступила на мостовую, шум толпы обрушился на нее, оглушил — и она почувствовала себя беспомощной и раздавленной, как, вероятно, чувствует себя зверек в капкане, если бы он мог пропищать о своих ощущениях.
Свадебный шлейф, прикрепленный к линии талии, был чудовищно длинным, украшенным горностаем, тяжелым, и его должны были нести четыре пажа, одетые в костюмы XVII века. Но Ксения должна будет тащить его сама — как каторжник свои кандалы, иронически подумалось ей. В этой символике явно скрывался зловещий смысл!
Приготовления делались второпях, подружек невесты у нее тоже не было, но на помощь пришла мадам Гиюла. Мадам Гиюла должна была исполнить роль старшей подруги и взять у нее букет, когда она подойдет к алтарю. И они вместе придумали, как Ксении лучше прихватить горностаевый шлейф, чтобы это было удобно и вместе с тем выглядело изящно. Надо намотать его на руку возле локтя, а оставшийся кусок пусть свисает до полу — облику невесты это только добавит величественности и элегантности.
Но в порыве отчаяния, какое охватывает утопающего среди бушующих волн, Ксению в довершение ко всему обожгла мысль: во время церковной службы король должен короновать брачующуюся с ним избранницу!
Но что случится, если именно в этот самый момент, когда она станет королевой Лютении, ее и обличат как самозванку? И толпа, так живо приветствовавшая ее только что, будет готова разорвать ее на куски! И, что неизмеримо более важно, все хорошее, что она сделала, пойдет насмарку в их головах. Впрочем, противоядия от всего этого у нее нет. Есть только реальность момента — ей надо как-то добраться до алтаря, не потеряв при этом достоинства.
«Тихо!» — мысленно прикрикнула она на себя и бросила еще один взгляд на посла Пруссии. Спокойно. Никто никогда ничего не узнает. Главное — самой не подавать к этому повода. Смотри вперед и улыбайся. Улыбка — беспроигрышный билет на лучшие спектакли жизни, безусловный и ни с чем несравнимый залог успеха, как говорила ей всегда мама. И до нее вдруг дошло, что герр Винхофенберг молча протягивает ей руку, чтобы сопровождать ее к алтарю…
И вот она шагает, чтобы сочетаться браком, ведомая прусским послом в государстве Лютения. Что ты скажешь на это, мама?..
Органист, дабы не мешать собравшимся в церкви переговариваться и обсуждать свои наряды, прически и будущее королевской четы, негромко наигрывавший до сих пор церковные гимны, взял в полный звук первые аккорды триумфального марша, и они вознеслись к островерхому сводчатому потолку собора. Разумеется, это был Мендельсон, марш из музыки к комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь». Популярным свадебным маршем он стал после того, как был исполнен на свадьбе выходившей замуж за прусского кронпринца Фридриха дочери королевы Виктории, тоже Виктории, — большой поклонницы композитора, который специально приезжал в Лондон поиграть для нее. Ни одна значительная и пышная свадьба не обходилась теперь без этой великолепной музыки, так отражающей праздничное ликование и высокий настрой.
Услышав эти сладостные и торжественные музыкальные фразы, при звуках которых душа готова взлететь и парить над всем суетным и земным, плотная толпа гостей расступилась, образовав коридор для прохода невесты, и яркие краски нарядов, и сверкание драгоценностей слились перед глазами Ксении в головокружительный калейдоскоп, пока она шла, а все на нее смотрели — во все глаза, затаив дыхание: сейчас эта красавица-принцесса станет королевой Лютении!
Путь к алтарю казался Ксении бесконечным. Наверное, путник в пустыне ищет воду не так обреченно. Вот епископы. Вот клир в шитых золотом одеяниях. Вот изукрашенный дорогими камнями крест, и солнце льет на него сквозь зарешеченные мозаичные окна свой теплый благословляющий свет…
Ксению снова накрыла паническая волна. Что она делает? На что посягает? Вырвать руку, убежать, спрятаться — пока не поздно! Притворство ее зашло слишком далеко — оно привело ее к святотатству: ведь не только тайна брака будет начинена ложью, но и коронация королевы.
И вот наконец — алтарь. И король Истван — здесь, посмотрел на нее.
Одного его взгляда хватило, чтобы она почувствовала себя увереннее. Словно они уже встречались — в вечности, и все это уже происходило — давно, много раньше, сколько-то веков назад…. Они были сейчас вместе, они нашли друг друга, а все остальное не имеет значения.
Она ощутила на своем теле его объятия, губами ощутила его губы.
А когда он взял ее руку в свою и надел ей на палец обручальное кольцо, она почувствовала, как по ее телу опять побежала дрожь, — он должен был это заметить, и он заметил, она поняла это.
А после, когда она повторяла слова клятвы, ее будто накрыло золотое горячее облако.
Затем она преклонила колени, с нее сняли алмазную тиару, и король водрузил на ее голову один из символов королевской власти — корону.
Она — королева… Но ей захотелось сказать ему, что она у его ног и будет вечной его рабыней, что она готова отдать за него свою жизнь! У нее перехватило горло от этих чувств, и она судорожно всхлипнула, не в силах удержать эмоциональный выплеск. Истван услышал и понял все, посмотрев на нее с любовью, благодарностью и обожанием.
Служба была продолжительной, и можно было устать, но для Ксении она пронеслась в два мгновения — подле Иствана она не ощущала времени и не могла думать ни о чем другом, а только о его объятиях и его поцелуях.
Наконец после благословения король подал ей руку, и они пошли вдоль церковного нефа. Мужчины снимали шляпы, дамы с милым и грациозным видом приседали до самой земли. Волна приседаний напомнила повеселевшей Ксении пшеничное поле, по которому одна за другой проносятся волны ветра, пригибая стебли растений. Ей очень захотелось шепотом сказать об этом Иствану, но она не решилась — ее могут неверно понять окружающие.