Любовь-весенняя страна
Шрифт:
Октябрь 1986
* * *
Вроде, и друзей довольно, вроде, многими любим. Только, как мне стало больно, оказался я один.
Все куда-то подевались, разбежались кто куда.
Мы с тобой вдвоём остались, значит, горе — не беда.
Очутился в лазарете на больничной простыне, и в лицо дохнуло смертью, вроде, я уже извне.
Коль пора поставить точку, ставь без злобы, не ропща. Умираем в одиночку, веселились сообща.
Сентябрь 1986
МОИ
Триптих
МОИ БОТИНКИ
Нет ничего милей и проще протёртых, сношенных одежд. Теперь во мне намного больше воспоминаний, чем надежд.
Мои растоптанные туфли, мои родные башмаки!
В вас ноги никогда не пухли, вы были быстры и легки.
В вас бегал я довольно бойко, быть в ногу с веком поспевал. Сапожник обновлял набойки, и снова я бежал, бежал.
В моём круговороте прошлом вы мне служили как могли: сгорали об асфальт подошвы, крошились в лужах и в пыли.
На вас давил я тяжким весом, вы шли дорогою потерь.
И мне знакома жизнь под прессом, знакома прежде и теперь.
Потом замедлилась походка — брели мы, шаркали, плелись... Теперь нам не догнать молодку, сошла на нет вся наша жизнь.
Вы ныне жалкие ошмётки, и ваш хозяин подустал.
Он раньше на ходу подмётки, но не чужие, правда, рвал.
Вы скособочены и кривы, и безобразны, и жутки, но, как и я, покамест живы, хоть стёрлись напрочь каблуки.
Жаль, человека на колодку нельзя напялить, как башмак, сменить набойку иль подмётку, или подклеить кое-как.
Нет ничего милей и проще потёртых, сношенных вещей, и, словно старенький старьёвщик, смотрю вперёд я без затей.
МОЯ РУБАШКА
Моя бывалая рубашка всегда на пузе нараспашку — ты как сестра иль верный брат; погончики и два кармашка, была ты модною, бедняжка, лет эдак семь тому назад.
Была нарядной и парадной, премьерной, кинопанорамной, пока не сделалась расхожей, такой привычной, словно кожа.
С тобой потели не однажды, и мёрзли, мучились от жажды, и мокли, и глотали пыль, снимая вместе новый фильм.
Ты к телу ближе всех, конечно.
Но, к сожаленью, ты не вечна.
Не мыслю жизни без подружки, тебя люблю, к тебе привык.
От стирки, глажки и утюжки на ладан дышит воротник, от старости расползся крой, да и манжеты с бахромой.
С тобой веду себя ужасно: вся пища капает на грудь, теряю пуговицы часто и рву по шву... какая жуть!
Моя вторая оболочка!
Мне без тебя непросто жить, а мне велят поставить точку: лохмотья стыдно, мол, носить.
Не понимает нашей дружбы жена, что тоже мне нужна. Рубашек стильных мне не нужно,
Женой ты сослана на дачу.
В тебе ходил я по грибы.
А вот сегодня чуть не плачу от рук безжалостной судьбы. Конец! Разорвана на тряпки! Тобою трут автомобиль.
А я снимаю в беспорядке в рубашке новой новый фильм!
МОЯ ШАПКА
Воспета мной моя рубаха, сложил я песнь про башмаки.
Готов для третьего замаха.
Чему же посвятить стихи?
Какую вещь избрать в герои: пальто ли, свитер иль пиджак? Решенье трудное, не скрою, тут не поступишь абы как.
Я не богач в экипировке, но всё ж и не из голытьбы.
А если взять трусы? Неловко...
Я опасаюсь лакировки и, грешным делом, похвальбы.
Итак, решительно отпали трусы невиданной красы.
Вдруг вспомнил я, что на развале в Венеции на Гранд Канале купил шапчонку за гроши.
Чужая голова — потёмки, но не для красочной шапчонки с помпоном красным! Сильный стиль! Кокетливая, как девчонка, родной ты стала, как сестрёнка, мелькала, словно флаг, на съёмках, когда рождался новый фильм.
Жила ты у меня в кармане, нам было вместе хорошо.
Лысели оба мы с годами, но тут тебя я обошёл.
Познала ты мои секреты, и помышленья, и обеты, что удалось — не удалось, мои вопросы и ответы, тебе известно всё насквозь.
Ты на башке сидела ловко с самосознаньем красоты.
А сколь пуста моя головка — про это знали я да ты.
Меня всегда ты покрывала в обоих смыслах. В холода, как верный друг, обогревала, со мною ты была всегда.
Себя я чувствую моложе, когда на кумполе помпон.
А мне твердят со всех сторон: такое вам носить негоже, мол, на сатира вы похожи, а умудрён да убелён.
Но мне солидность не по нраву, мне райской птицей не бывать.
В стандартную не вдеть оправу...
А может, нечего вдевать?
К свободе дух всегда стремился, повиновенья не сносил.
Ужель лишь в шапке проявился бунтарский мой, шершавый пыл?
Р. 5. Пора кончать стихи о шмутках, пора переходить к делам, забыв о худосочных шутках и баловстве не по годам.
Сентябрь 1986
ПРОЩАНИЕ
В старинном парке корпуса больницы, кирпичные, простые корпуса.
Как жаль, не научился я молиться, и горько, что не верю в чудеса.
А за окном моей палаты осень, листве погибшей скоро быть в снегу.
Я весь в разброде, не сосредоточен, принять несправедливость не могу.
Что мне теперь до участи народа, куда пойдёт и чем закончит век?
Как умирает праведно природа, как худо умирает человек.