Любовь ювелирной огранки
Шрифт:
Потом взгляд Эсфири переместился чуть ниже и идентифицировал позолоту. В избушке (хотя теперь ее стоило бы называть дворцом) золотили всё, что можно и нельзя: дверные ручки, плинтуса, ажурные лестничные перила, карнизы, столовые приборы и даже зубочистки.
Бархата и шелков здесь тоже имелось в избытке.
— Вершитель? — переспросила Эсфирь, не спеша поднимать челюсть. — А кто это?
— Если вкратце, то я вершу людские судьбы, — отозвался хозяин. Ни злой, ни добрый. Вежливый. Безразличный. — И ты будешь мне помогать. Но для
Эсфирь с глупейшим выражением лица оглядела свое сари — грязное, рваное, совершенно не подходящее к помпезной роскоши дворца. Кивнула — и была немедленно представлена Шкафу.
"Шкаф, это Эсфирь. Эсфирь, это Шкаф". Именно так, с большой буквы.
Кто бы мог подумать, что всегда такая сдержанная и аскетичная, она потеряет голову от платьев?
У Шкафа был характер. По параметрам приближаясь к обеденному залу, он исполнял роль примерочной, стилиста и художника-модельера одновременно.
И когда Эсфирь ввели в эту примерочную и оставили там одну, у нее натуральным образом перехватило дыхание. Зеркала. Лампы. Снова зеркала. Ряды вешалок с нарядами из зеленого крепа, серебряной синели, тафты, муслина, шелкового газа. Поистине царственный размах.
"Если Вершитель вершит людские судьбы посредством красивой одежды, то я, пожалуй, соглашусь ему помогать", — подумала она, спешно стягивая с себя рваную тунику.
Эсфирь избавилась от нее без сожаления. И когда она предстала перед зеркалами в обнаженном виде, гладкий плитчатый пол вдруг искривился, пошел волнами и заставил ее отскочить — прямиком к сливной решетке.
Тут же вокруг Эсфири задернулись шторки, и с потолка хлынул освежающий ливень. Перед глазами материализовались полочки с мылом, шампунями, губками и прочими банными принадлежностями.
"Ага, — сообразила она. — Новая одежда на чистое тело. Никак иначе".
Шампунь ей попался с ароматом ванили и кокоса. Гель для душа до одури пах персиком. И из душа Эсфирь вышла вся благоухающая, завернутая в широкое белое полотенце. Предвкушающая что угодно, только не это:
"Клац!" — и все лампочки в примерочной синхронно погасли.
— Эй, что там у вас за шутки, господин Вершитель? — крикнула Эсфирь своим фирменным оглушительным контральто, от которого дрогнул бы даже матёрый уголовник.
Вершитель если и дрогнул, вида не подал. Он не отозвался, зато свет вернули. И теперь полотенца на ней не было.
Она стояла на облаке, окутанная слоями легчайшего газа в закатных тонах. Шелкового газа, разумеется. А облако на поверку оказалось парой чрезвычайно удобных, мягких ботинок на шнуровке и плоской подошве.
Так она и вышла к столу, куда ее по анфиладам провели — нет, не слуги — колокольчики. Они висели через каждые несколько шагов и призывно тренькали: мол, правильно идёшь, не останавливайся.
Откуда-то из глубины избушки (то есть, дворца, конечно) доносилась музыка ветра, тихий перестук фарфоровых палочек на сквозняке.
Эсфирь дошла до места назначения и мгновенно поставила диагноз: Вершитель — типичный транжира, прожигатель жизни и просто человек, не знающий меры.
Только вот человек ли?
Стол располагался в пустынном амфитеатре, на овальной арене, посыпанной морским песком. Песок скрипел под ногами. К небу возносились арки и ряды сидений, где вместо зрителей были экраны, сотни и тысячи одинаковых прямоугольных экранов, на каждом из которых шло своё кино.
А что касается стола, то он прямо-таки прогибался под тяжестью блюд.
Кажется, Вершитель руководствовался нехитрым принципом: "Живем в последний раз, так почему бы не?.."
— Сегодня я дал тебе Шанс, — заявил он с другого конца стола. — Присаживайся, подкрепись перед практикой.
— Практика без теории? — изогнула бровь Эсфирь. — А так можно?
Она приблизилась к этажерке с фруктами столь уверенно, словно не ее совсем недавно окатили водой и магическим способом переодели. Взяла яблоко, надкусила. Фи, червивое!
— Еще как можно! — усмехнулся Вершитель. — В нашем распоряжении — Его Сиятельство Случай, Ларец Шансов и Ящик Разной Жути. С этими тремя ребятами любая теория летит в тартарары.
***
… — Ты хоть знаешь, что такое Шанс? Тебя вообще учили ларцы отпирать?
Эсфирь еще не отпустил восторг после платьев и амфитеатра, а ей в мёд уже подбросили ложку дёгтя. Вершитель не предупредил, что практику у нее будет вести некая Розалинда. Он просто нахально ухмыльнулся, на ходу превращаясь из седого красавчика в рыжее чучело. Свернул скатерть вместе с яствами заморскими — и был таков.
Эсфирь стремительно набиралась опыта. Теперь она знала, что на свете существуют занятные персонажи. Именно их-то и забыли спросить, что делать и куда идти.
Розалинда определенно принадлежала к их разряду. Она носила толстые очки в роговой оправе, толстую косу мышиного цвета и сама, в общем-то, была особой довольно пышной комплекции.
Знала она решительно всё решительно обо всём. Не терпела, когда ей перечат. А новеньких во владениях Вершителя тихо ненавидела.
Когда Эсфирь наконец-то открыла ларец (с увертливым ключом на цепочке еще нужно было найти общий язык), он оказался битком набит плодами чьего-то безудержного, креативного рукоделия. Пряжа, перья… Разглядеть толком не удалось — Розалинда захлопнула крышку.
Вершитель убрался с глаз долой, стол очистил, а экраны на зрительских рядах выключить не удосужился. Они мигали, внутри них постоянно кто-то двигался, и это выводило Эсфирь из себя. Не говоря уже о Розалинде, которой только дай языком почесать.
— Ты думаешь, что? — сварливо вещала она. — Справедливость такая лёгкая наука? Раздача Шансов штука сложная. Тут поди еще пойми, кто достоин, а кого обделить. На всех ведь, как ни крути, не хватит. Раздавать удачу, как конфеты на Новый год, не выйдет. Намотай это себе на ус, деточка.