Любовь ювелирной огранки
Шрифт:
И только Юлиана завладела «перечеркнутой луной», дом решил, что пора выложить карты. Открыть двери, что были заперты. Обнажить свою многоликую сущность.
Попросту говоря, дом повёл Юлиану ходами, о которых его нынешняя хозяйка даже помыслить не могла. И спустилась Юлиана по узкой лесенке в погреб. И опознала в углу сундук.
Он некрасиво раздулся, вспух, как нарыв с водянистым содержимым. Что-то в сундуке гремело и перекатывалось, словно туда в сгущенном состоянии заперли грозовой фронт. Ее не предупредили, что к Ящику Разной Жути нельзя приближаться,
Эсфирь догадывалась, что между этими двумя артефактами есть связь. Но не успела взвесить риски и получить представление о возможных последствиях в теории. Юлиана провернула всё это на практике.
Учуяв родственный предмет, сундук (он же Ящик Разной Жути) натурально пустился в пляс. Мало ему громыхания — он вдруг подскакивать начал. И Юлиана подскочила с ним за компанию — главным образом, от страха.
— Что за чертовщина тут происходит? — вслух произнесла она и прянула в сторону.
Ящик из темного угла надвигался какими-то неровными, конвульсивными прыжками. Теперь внутри него не только перекатывалось и гремело, но еще и скреблось когтями по стеклу, скрипело крошащимся пенопластом и визжало, точно железо под пилой.
Юлиана перетрусила и бросилась наутёк. Она не видела, как распахнулась крышка сундука, как оттуда, приподняв шляпу-котелок в учтивом жесте, угловато вывалился Хаос в человеческом обличье.
Если присмотреться, он весь составлен из ядовитых насекомых, скорпионов, змей и прочих омерзительных тварей.
Если присмотришься, тебе конец.
Обезумев от ужаса, Юлиана бежала со всех ног. Она будто бы знала: оглядываться нельзя. Нельзя останавливаться.
Запрет отдавался в ней набатом, пульсировал болью в висках: «Нельзя! Нельзя! Нельзя!»
Где ж ты раньше был, родненький инстинкт самосохранения?
Пространство позади нее сжималось, втягивалось само в себя, крошилось и исчезало. Хаос — скрежещущий, гремящий, визжащий — практически дышал ей в затылок. И если она продолжит нестись вот так, по прямой, трагедии не избежать. Надо, во что бы то ни стало, увести его из дома. В доме Эсфирь, Киприан и Кекс с Пирогом.
Юлиана резко затормозила, чтобы свернуть в проход, который вёл (она на подсознательном уровне определила: ведёт) в осеннюю березовую рощу. Дверь в гостиной — парадная. Коридор, по которому она мчится сейчас, — аналог черного хода.
Только бы получилось, только бы всё удалось…
Она выскочила из душной полутьмы в золото, в багрянец солнечной осени. Зайцы и белки брызнули из-под ног, лоси драпанули в лес.
— Подавись, урод протухший! — крикнула Юлиана и, кинувшись под защиту берез, со всей силы запустила кулоном, как метательным снарядом, далеко-далеко.
Она надеялась, что далеко. Но нет: кулон пролетел совсем немного и стукнулся обо что-то твердое. Невидимая дверь. «К Вершителю»? «К себе»?
Хаос в котелке и офисном костюме, нафаршированный токсичным, мерзким, стрекочущим, покрыл расстояние гигантским лягушачьим прыжком, вобрал в себя медальон, словно тот был какой-то чрезвычайно важной, недостающей его частью. И, не удержав равновесия, рухнул на дверь, скатился в звездную пустоту.
«К себе», — с облегчением констатировала Юлиана. Она хорошо знала эту пустоту. Она встретилась с ней лично и вернулась обновленной. Правда, как была дурой, так и осталась. Это жаль.
Монстр упал во тьму за порогом — и дверь вдруг проявилась: светлое дерево, искусная резьба, изогнутая золочёная ручка. На петлях дверь мотало туда-сюда, она начала стремительно обугливаться, от краёв к центру. И осыпаться, беззвучно осыпаться на траву золой.
Спустя минуту она рассыпалась полностью.
Роща наполнилась траурной тишиной: ни листочка не шелестело. Юлиана в изнеможении прислонилась спиной к березе и, не заботясь о сохранности одежды, сползла по шершавому стволу на мох. Эсфирь в безопасности. Вековечный Клён в безопасности.
Пелагея? Ящеры ж допотопные! Похоже, ей исцеления теперь не видать.
Глава 40. Хаос, иди к мамочке!
Юлиана сидела на мху, пытаясь осмыслить недавний зубодробительный ужастик. Это она виновата, с самого начала виновата только она. Украла медальон, забрела зачем-то в подвал, привела Хаос к двери. А куда его еще было вести, скажите на милость?
Эсфирь и Киприан едва ли одобрили бы появление монстра в обитаемой части дома. А Кекс и Пирог? Мохнатые шпионы уже наверняка учуяли беду и теперь носятся, как угорелые, вынюхивают преступника. А преступник-то Юлиана. Пора. Надо набраться смелости, пойти и во всём сознаться.
Она поднялась, придерживаясь за ствол. Чувствовала она себя немногим лучше, чем древняя разбитая старуха (хоть в гроб ложись, право слово). Подошла к уцелевшему порталу и с содроганием надавила на ручку. В гостиной Вершителя творился отборный сюрреализм.
Посреди выцветшего зала на каком-то кособоком пуфе в позе лотоса, с отрешенным видом сидела Эсфирь. Ее чары протухли, лоск выветрился, и она хотела вернуть интерьеру прежний вид. Но выходило не очень.
По щелчку ее пальцев из пустоты появлялся, скажем, табурет. Современное изделие, какие пачками штампуют на мебельных фабриках. Но не проходило и секунды, как табурет мутировал в черепаху приблизительно того же размера. И к столу по воздуху перемещалась уже черепаха.
И хорошо бы это был единичный случай. Но увы. Гостиная прямо-таки кишела плодами больной фантазии. Вместо люстр к потолкам были подвешены осьминоги. Обеденный стол оброс щетиной. На полу из швов между плитами вырывался и расцветал репейник.
— Не пойму, что со мной, — сказала Эсфирь и вылезла из сложносочиненной позы. — Наверное, у меня кризис.
— Это не у тебя кризис, — мрачно поведала ей Юлиана. — У нас у всех теперь кризис. Я какую-то дрянь из сундука выпустила. Нет, ну дрянь, конечно, сама вылезла, — поспешно оправдалась она. — Я была всего лишь свидетелем. Сундук, наверное, ту подвеску учуял, которую тебе эльф передал.