Любовник из Северного Китая
Шрифт:
Мимо проходит надзиратель, трогает ее за плечо.
— Мне надо с вами поговорить, — говорит он.
Девочка следует за надзирателем в его кабинет.
— Дело вот в чем: матери наших учениц запретили своим дочерям всякое общение с вами. Этого следовало ожидать. Думаю, вам об этом известно.
Девочка улыбается. Ей об этом известно.
— Но есть кое-что посерьезнее. Матери учениц сообщили директрисе «Льотей», что вы не каждый вечер возвращаетесь в пансион. — Надзиратель впадает в легкое раздражение. — Как они об этом узнали… остается загадкой… Матери наших учениц из Сайгона — он улыбается — расставили вокруг вас полицейские посты. Они не хотят, чтобы их дочери хоть чем-то запятнали себя. Они говорят — держитесь! — «Зачем этой шлюхе степень бакалавра? Для таких, как она, хватит и начальной школы»…
Молчание.
— Вы решили предупредить меня из-за моей матери? — спрашивает девочка.
— Да. Вы же знаете с каким уважением я к ней отношусь. (Пауза.) Как вы считаете, что тут можно сделать?…
— Мы с вами можем вести себя, как вели до сих пор. Вы будете время от времени делать мне предупреждение, а я иногда не буду ночевать в «Льотей»… Ничего другого мне в голову не приходит… А вам?
Молчание.
— Пожалуй, и мне тоже. К тому же директриса «Льотей» связалась с вашей матерью…
— Это не страшно. Матери совершенно наплевать на нашу репутацию… наша семья не похожа на другие…
— А что хочет ваша мать для своих детей?
— Она хочет, чтобы ее дети как-нибудь пристроились. И дали бы ей умереть спокойно. Только она сама не понимает, что хочет именно этого.
Надзиратель продолжает играть роль доброго друга:
— Вы пропустили и занятия в лицее, но это уж я беру на себя.
— Я знала, что вы мне поможете.
Надзиратель смотрит на нее дружелюбно:
— Мы с вами друзья…
Девочка улыбается. Насчет этого она не так уверена, как он.
— Правда?
— Правда, — подтверждает надзиратель. Она снова улыбается.
Молчание.
— Это ваш последний учебный год в Индокитае…
— Да… возможно, даже последние недели… И если директор потребует, чтобы меня исключили, это уже не будет иметь никакого значения. Но я знаю, что он этого не сделает.
— Он никогда этого не сделает.
Надзиратель улыбается девочке:
— Я благодарю вас за доверие к нам. «Только учителя смогут спасти Индокитай от белого идиотизма» — так сказала мне однажды ваша мать. И я ни на минуту об этом не забываю.
Девочка во время всей этой беседы выглядит рассеянной и безразличной и никак не реагирует на оскорбления.
— Думаю, теперь мою мать все это совершенно не трогает. Она попросила о репатриации старшего сына. Все остальное для нее просто не имеет значения.
Надзиратель ничего не знал об этом.
— Значит она наконец решилась…
— Да.
— Жаль… такой милый юноша… ваш Пьер. Я ведь знал его ребенком…
Да, девочке это известно. Глаза ее наполняются слезами. Надзиратель замечает это:
— Но он вел себя ужасно с вами и вашим младшим братом…
Звонок на урок. Надзиратель и девочка вместе выходят из его кабинета.
— Вы познакомились с матерью в Тонкине?… — спрашивает она.
Надзиратель удивлен — девочка никогда еще не разговаривала с ним о своей семье.
— Да. Вас тогда еще не было на свете.
— Расскажите, какая она была. Я совсем не представляю себе, какой она была в молодости.
Он удивлен, отвечает охотно:
— Зеленые глаза. Черные волосы: Красивая. Очень веселая и обаятельная. Она была безупречна…
— Возможно, слишком безупречна…
— Не знаю…
— А мой отец?
— Он был без ума от нее. А в остальном он был… выдающимся педагогом.
Девочке известна история жизни ее матери. Мать ей часто при себя рассказывала.
— Мне кажется, она все же была с ним счастлива, — говорит она.
— Вне всякого сомнения. Она выглядела так, словно она баловень судьбы. Но ведь никогда не знаешь, что может случиться. — Он поворачивается к девочке, повторяет. — Никогда. Это правда. Я хотел вам сказать… в дальнейшем, продолжайте делать то, что вам хочется, не слушая ничьих советов.
Она улыбается:
— Даже ваших?…
Он улыбается вместе с ней.
— Даже моих.
Комната китайца. Китаец говорит:
— Этой ночью я уезжаю в Садек по делам, вернусь через два дня. Шофер привезет тебе еду. И отвезет в пансион прежде, чем мы уедем.
Они вместе принимают душ. Она рассказывают ему о бойкоте, который устроили ей в лицее.
— Из-за тебя в лицее со мной больше не разговаривают, — смеется она.
— Наверно, тебе это только кажется.
— Да нет. Поступили жалобы от матерей учениц.
Он смеется вместе с ней. Спрашивает, чего они боятся.
— Сифилиса. Чумы. Чесотки. Холеры. Китайцев.
— Почему китайцев?
— Потому что китайцы, они сами по себе, они ведут себя так, словно они в Америке, они путешествуют. Их не поймаешь и не запрешь в колонии, о чем все очень сожалеют.
Китаец смеется. Она смеется вместе с ним, смотрит на него так, словно внезапно прозрела:
— Это правда, правда. Но все это пустяки. Пустяки.
Молчание.
— Сегодня вечером я должна быть в пансионе… Они сообщили маме…