Любовник
Шрифт:
Мимолетная грусть омрачила его лицо.
— Что с ним произошло?
— Не знаю.
Энн действительно не знала, что все эти восемнадцать лет происходило с Мишелем д'Анжем. Стряпчий не сообщил, что у него появились шрамы и что у него есть собственность в Лондоне и Йоркшире.
И еще не сообщил, что мужчина, некогда заслуживший громкое прозвище за свое умение удовлетворять женщин, пять лет не занимался своим ремеслом.
Прежде чем она успела предугадать намерения Майкла, он стащил с нее покрывало. Инстинкт взял верх: Энн
Черные густые ресницы прикрывали его глаза, когда Майкл исследовал ее наготу. А Энн невольно следила за его взглядом.
Ее соски потемнели и припухли, а груди по сравнению с ними казались невероятно белыми. Но не выглядели так, будто принадлежали старой деве. Скорее женщине, познавшей мужскую страсть.
— Женская грудь дает мужчинам наслаждение, — донеслось до нее, он дотрагивался до нее мучительно бережно, как до хрупкой драгоценности. — Женщину надо ценить. Это важнее, чем удовлетворить клиентку.
Под тяжестью его руки сердце Энн снова неистово забилось. Она видела его шрамы — мясистые рубцы — и ощущала их собственной кожей. Края твердые и горячие. Но и ее соски под его ладонью тоже твердые и горячие. И рука и соски часто поднимались в такт его дыханию. Две плоти сливались в одну.
— Мужчина любит мягкость. — Подушечкой пальца Майкл осторожно коснулся соска и вдавил его внутрь. — И твердость.
Грудь Энн пронзило острое наслаждение.
Майкл резко убрал палец, и сосок вернулся на свое место — еще более напряженный и припухший. Энн отвела взгляд от явного свидетельства своего возбуждения. Его лицо потемнело, густые ресницы легли на нетронутую ожогами кожу под глазами. Черные волосы, искрившиеся в солнечных лучах, скрыли шрамы на висках.
— Ты видела, как дети сосут матерей, и воображала, что мужчина так же сосет твои груди. — Голос Майкла звучал приглушенно. — Близость надо создавать, мужчины тоже к ней стремятся. Вот почему они сосут женщин. — Его ресницы медленно поднялись. В глазах отразилось такое желание, словно он терял самообладание. — Почувствуй биение моего сердца у своей груди, под своей ладонью.
Энн ощущала жар на ладони в том месте, которого ночью касался его член.
— Я слышу биение твоего сердца, погружаясь в тебя.
Слова Майкла вызвали сладостные воспоминания о робких поглаживаниях, о настойчивых толчках.
— Я говорю тебе то, чего не говорил ни одной другой женщине. Признался, что нуждаюсь в ласке. Сказал, что хочу быть желанным, несмотря на шрамы. В этом я никогда не признавался ни одной женщине. Я продажный по профессии. Ты старая дева по семейному положению. Были бы мы другими, так и не встретились бы здесь. Но я стремлюсь к большему — чтобы мы в конце концов остались мужчиной и женщиной.
Энн не хватало воздуха, она не могла вымолвить ни слова.
— Прошу в последний раз: оставайся со мной, Энн Эймс. Иначе всю оставшуюся жизнь ты будешь жалеть о своем отказе.
Жалость! Какое отвратительное слово. Энн надеялась, что никогда больше не испытает этого чувства.
— Я не смеюсь… часто, — пробормотала она.
— Я тоже.
— Никогда не стремилась к тому, чтобы остаться старой девой.
— А я не хотел, чтобы ты меня покупала.
— А ты когда-нибудь жаждал женщину так сильно, чтобы касаться себя самого? — неуверенно спросила Энн.
— О да! — Майкл принялся пощипывать ее сосок, лишая Энн остатков разума. — Неоднократно…
От груди к животу металось удивительное ощущение: то ли наслаждение, то ли боль. Столько обещано, надо лишь решиться.
— Ты касался своей груди?
Фиолетовые радужки поглотили черную глубину его зрачков.
— У мужчин те же потребности, что и у женщин.
Энн остановила взгляд на его обезображенном шрамами пальце, который ласкал ее грудь, и на своем потемневшем соске. И представила, что ласкает его так же, как и он ее.
Пробует на вкус.
Целует.
Посасывает.
Чувствует губами его сердцебиение.
— А если бы мы стали любовниками… чего бы ты хотел от меня?
— Всего.
Энн тяжело вздохнула.
— Французы правда занимаются тем, что ты делал сегодня утром?
Внезапно рука исчезла, и на грудь повеяло холодком. Жар, следуя за его пальцами и взглядом, опустился к низу живота. Энн машинально развела ноги, и жар проник глубоко внутрь. Майкл настойчиво стремился в нее, но неожиданно ослабил напор. Его средний палец был влажным, и с него тянулась розовая ниточка. Энн почувствовала на себе его взгляд. Майкл следил, как она изучала свидетельства ночных безумств.
— Когда дело касается удовольствий, французы чрезвычайно практичны. — Голос Майкла стал низким и хриплым, — Они не столь привередливы, как англичане.
Кровать под ней без предупреждения покачнулась. Майкл ухватил ее левое бедро и повернулся так, что оказался лицом между ее ног всего в нескольких дюймах от ее промежности. Энн обомлела и инстинктивно попыталась свести колени. Но Майкл крепко держал ее за бедра.
— Не надо, смотри на меня.
— Я тебя уже видела.
— Ночью, а сейчас день.
Майкл еще шире развел ее ноги.
— Между любовниками не может быть стеснения.
Энн было больно от всколыхнувшейся страсти.
— Мне надо в ванную.
— Любовь со мной тебя не запачкает.
Он провел губами по внутренней стороне ее бедер — ближе, еще ближе. Энн почувствовала, как пульсирует ее промежность к исторгает горячую влагу. Возбуждение моментально сменилось ужасом.
— У меня кровь! Ты же не намерен…
— Конечно, не намерен… только что именно? Лизать? Сосать? Ласкать языком?