Любовники чертовой бабушки
Шрифт:
Карета медленно следовала по Монмартру, а я смотрела на Себастьена и завидовала своей бабуле. Это была очень грустная зависть. Господь сотворил мою родную бабулю такой обольстительной, что она сводит мужчин-героев с ума даже в восемьдесят шесть лет, причем на расстоянии, а я не способна свети с ума какого-то Колю, да еще в тесном контакте. Не говоря уже о Казимеже, который сначала клялся в любви, а потом меня бросил. Ну почему меня все бросают?!
— Хочу выпить с горя! — потребовала я.
Видимо, у Себастьена было свое горе, он сказал:
— Правильно, с горя выпьем,
Мы выпили и запели. Я выпорхнула из кареты и понеслась по Монмартру. Я пела и кружилась в вальсе, а прохожие останавливались и с удовольствием смотрели на меня. Я подражала моей бабуле и очень боялась, что у меня не получается. Неожиданно для себя я предложила:
— Давай ей позвоним прямо сейчас.
Себастьен сразу понял, о ком идет речь, и согласился:
— Давай.
И мы позвонили.
— Бабулечка! Это я!
— Муза! Откуда ты все время звонишь?
— Бабуля! Я звоню из Парижа!
— Сейчас же прекрати звонить из Парижа. Ты хочешь, чтобы меня арестовали?
— Кто?
— КГБ!
От неожиданности я сболтнула:
— КГБ уже нет.
— Нельзя же так напиваться, — возмутилась бабуля и бросила трубку.
Я схватила за руку Себастьена. С хохотом мы забежали в кафе и закружили от счастья в вальсе. Мы оба обожали мою бабулю, и поэтому нам было хорошо. Вальс танцевать я не умела, отчего Себастьен пострадал. Я безбожно топталась по его старым ногам, а он стоически переносил это и упрямо пытался вести меня в танце. Мои волосы развевались, французы восторженно нас ободряли и аплодировали. Я чувствовала себя королевой Парижа…
Нет, пить мне нельзя совершенно — французское шампанское особенно. В крайнем случае, ситро «Буратино».
Глава 25
Утром (точнее, в полдень) я проснулась от жуткой головной боли. Сгоряча хотела отложить поход по магазинам, но разум возобладал: я вскочила с постели. После прохладного душа жизнь показалась не слишком противной, а когда в номер доставили пиво, я, сделав пару глотков, забыла про боль и отправилась по магазинам. Деньги закончились как-то внезапно. Прозрение застало меня за примеркой дорогущего платья, с которого я заносчиво (на глазах продавщицы) сорвала красочный ценник. Продавщица к моей неплатежеспособности отнеслась истерически. Поднялась кутерьма. Я энергично проводила психическую атаку на дюжих охранников, вполне успешно тесня их к выходу из универмага. За этим делом и застал меня Тонкий. Он заинтересовался шумом и поспешил мне на помощь.
Тонкий нехотя отсчитал продавщице деньги за платье и затащил меня в свой автомобиль. Через полчаса я, притихшая и изрядно струхнувшая, была доставлена к усатому мужчине с сигарой. Конечно, я подозревала, что с меня могут спросить за валюту, но надеялась, что это произойдет не скоро.
Когда мужчина с сигарой строго взглянул на меня, я подумала: «Не стоит изощряться в бессмысленных оправданиях. Вторая сумка (размером с мешок!) доверху набита уликами».
Я не испытывала угрызений совести и не чувствовала за собой ни малейшей вины, но опасалась строгого наказания — Так, приступим к делу, — наконец сказал мужчина с сигарой.
Я рефлекторно втянула голову в плечи и промычала нечто невнятное.
— Что ты сказала? — строго осведомился он.
Ответить я не смогла: боролась с острым желанием посетить туалет. И напрасно: мужчина приветливо взглянул на меня и сообщил:
— Мы довольны тобой. Могу даже вынести тебе благодарность. Умница, ты меня не подвела.
Не веря своим ушам, я испытала легкое головокружение, но вовремя сообразила, что о растрате мужчина не подозревает. Такая мысль едва не лишила меня сознания. Сейчас Тонкий скажет ему про сумку, и я пропала.
А мужчина тем временем не скупился на комплименты.
— Ты была хороша. Превзошла ожидания, — щедро лил он сироп хвалы на мою открытую рану совести. — Теперь уверен, что все получится, вот только…
Он нахмурился. Сердце мое ухнуло вниз, видимо, в пятки. Началось, сейчас пойдет речь о деньгах! Я не ошиблась — мужчина продолжил:
— Дорогая, все хорошо, вот только с деньгами ты сплоховала.
Он взглянул на часы, а я собралась было рухнуть перед ним на колени и искренне каяться, каяться, каяться… Но почему-то замешкалась, не успела: мужчина продолжил с укором:
— Суди сама, на часах уже семнадцать ноль-ноль, а прошло всего полчаса с тех пор, как ты последний евро истратила.
— Простите! — с жаром воскликнула я. — Это не повторится!
— Надеюсь, — вздохнул мужчина. — А то выходит не правдоподобно. Ты должна стараться выглядеть натуральней.
— В каком смысле? — опешила я, заподозрив неладное.
Подумалось: «Если такой добрый мужчина спятил, будет очень обидно».
Он же невозмутимо мне пояснил:
— На самом деле ты должна была эту пачку потратить еще вчера. Ну, в крайнем случае, сегодня утром.
— Утром я крепко спала, — заметила я себе в оправдание.
— Это тоже неплохо, но потом, когда ты все же по магазинам пошла, надо было не примеряться долго и рассудительно, как цивилизованный человек, а тратить деньги хаотично, со скоростью дикаря.
«Он что, надо мной издевается? Ничего не пойму. За что он меня ругает?»
— И как мне быть? — задала я вполне резонный вопрос, ожидая совета.
Мужчина шевельнул бородой и усами, полез в сейф и выложил на стол новую пачку валюты, в три раза больше прежней.
— Вот, — строго сказал он, — чтобы за два дня истратила. Сможешь?
Я нервно облизала губы и честно призналась:
— Все будет зависеть от того, куда пойдут все покупки.
Он усмехнулся в усы и меня успокоил:
— Все покупки твои. Не устраивать же нам распродажу.
— Тогда можете не сомневаться, потрачу, — обрадовалась я, хватая со стола тяжеленную пачку евро.
Словно пушинку подхватила я свою неподъемную сумку и полетела к двери. Не могу сказать, что не было у меня вопросов. Хотелось знать многое, но я помнила слова мудрой бабули: «Вопрос — знак неудовлетворенности». А разве можно чувствовать себя неудовлетворенной в Париже с пачкой денег и наставлениями тратить их с правдоподобной скоростью?