Люди Домино
Шрифт:
— Будь ты мужиком, папаша.
— Окропи себя кровушкой.
Артур смотрел на них, и понимание понемногу стало проникать в его голову.
— Что вы сказали?
— Кровушкой, командир.
— Вот что он сказал. Окропи себя кровушкой.
Принц смотрел на них обоих, неожиданно проникаясь надеждой, неожиданно осознавая возможность искупления.
— Джентльмены, — сказал он, и голос его впервые за последние дни зазвучал как его прежний голос.
— Ну? — проговорил Мерси, приоткрывая рот, набитый полупережеванной пищей.
— Я не верю, что вы — настоящие.
— Ай,
Артур продолжал:
— Я не верю тому, что слышу из этой комнаты. И тому, что вижу там. Это все иллюзия? Это все воздействие амперсанда?
— Я не въезжаю, о чем ты там лопочешь, старина.
Принц уставился на них.
— Зачем? — спросил он. — Зачем вам нужно, чтобы я убил свою жену?
— Да что с тобой такое? — закричал Вертью. — Там какой-то тип трахает твою бабу, а ты тратишь время попусту, препираясь с нами.
Артур демонстративно отвернулся от них (за спиной у него не утихали крики этой парочки: «Да сделай это, засранец!» — «Нажми этот хренов курок!»)и, опустив пистолет, направился в свою спальню.
Когда фильтр амперсанда упал с его глаз, он увидел истину: Лаэтиция одна спала на кровати, свернувшись калачиком под одеялом, образ невинности и чистоты (хотя, возможно, она была чуточку дороднее, чем помнил Артур).
Когда он вышел в коридор, обнаружилось, что полицейские Вертью и Мерси исчезли. Принц, испытывая облегчение, упал на колени, сотрясаясь в рыданиях при мысли о том, как низко он пал. Поначалу он даже не заметил, кто подошел к нему и начал тереться о его ноги.
Артур Виндзор отер глаза и нос, и каким-то чудесным образом ему удалось выдавить что-то вроде улыбки.
Серый кот посмотрел на него и заурчал.
— Опять ты, — прошептал принц. — Спасибо. Я так тебе благодарен.
Кот урчал, он, казалось, улыбнулся и подошел еще ближе к коленопреклоненному принцу, довольный тем, что непоправимого не случилось, осознавая опасности, которые все еще подстерегают их впереди, но наконец-таки готовый к завершению игры.
22
В 09.01 утра вторника мистер Дерек Макетт, который большую часть своей трудовой жизни посвятил охране Архивного подразделения гражданской службы, пропустил двух самых кровавых убийц в истории Англии внутрь здания, даже не попросив их показать удостоверения личности. Это было единственным пятном в его карьере (без единого дня прогула и с пятью поощрениями за хорошую службу), которая во всем остальном была безупречна.
Макетт так никогда и не смог простить себя за этот промах. Как это он не остановил двух людей, которые явно не имели никаких дел в здании Гражданской службы, не потребовал, чтобы они предъявили пропуска? С какой это радости он пропустил их и даже поторопил ворчливо-добродушной улыбкой и дружеским кивком? Почему он вдруг решил, что нет ничего подозрительного в том, что в административное здание входят два взрослых человека, одетых как школьники? Почему он не почувствовал в них жажду крови?
Прокуроры были добры с ним, ужасно учтивы и отзывчивы. Они сказали ему, что Старосты умели искажать восприятие, что они были мастерами обмана, что мистер Макетт далеко не единственный человек, ответственный за то, что случилось. Но Дерек относился к своей работе чрезвычайно серьезно, и случившееся не давало ему покоя.
Я слышал, что он умер месяц назад — не столько от разбитого сердца, сколько от смертельно уязвленной профессиональной гордости.
В 09.02 Старосты были в лифте; возбужденно болтая друг с другом, они поднимались на верхний этаж. Теоретически должна была сохраниться запись их путешествия, сделанная системой видеонаблюдения, но вас не очень удивит, если вы узнаете, что на всех записях за этот день обнаружился только электронный снег, что они от начала и до конца заполнены лишь злосчастным вакуумом помех.
В 09.03 Хокер и Бун прибыли на десятый этаж, и началась бойня.
Первой жертвой пал Филип Статам, ответственный за технику безопасности. Он сидел за своим столом, уткнувшись в сборник судоку, когда к нему подошли Хокер и Бун, сняли защитный кожух с вентилятора, быстро включили его и прижали лицо мистера Статама к вращающимся лопастям. Столешница окропилась красным, превратившись в ужасающее абстрактное полотно.
Это увидела секретарша по имени Эмили Сингер. Насколько я понимаю, она так и не смогла полностью прийти в себя после увиденного и теперь, испытывая убывающее день ото дня терпение своего мужа, утверждает, что не может спать с выключенным светом. Но в тот вторник миссис Сингер все же продемонстрировала некоторое присутствие духа. Она завопила во всю силу легких, пластиковым молоточком шарахнула по прибору пожарной тревоги и сломя голову пустилась к выходу. Это должно было бы автоматически привести к эвакуации обитателей здания на улицу, но система по какой-то причине не сработала, и сирена не издала ни звука. Удовлетворительного объяснения этому пока не найдено.
Сингер сумела выскочить из здания, но многим ее коллегам повезло меньше. Они были загнаны в угол к копировальной машине — Хокер и Бун неудержимым вихрем прошлись по помещению, размахивая перочинными ножиками и сверкая зубами; их глаза горели радостью фермера в первый день уборки урожая.
— Наше вам! — сказал Бун, засовывая руку Тимоти Клапшоу (я смутно помню его, кажется, он имел отношение к бухгалтерии) в уничтожитель бумаг.
— Доброго вам утречка! — сказал Хокер, энергично пришпандоривая степлером ладони бесцеремонного аудитора по имени Сандра Пулман к столу ее босса. — Ну, мои хорошие, кто из вас знает, где Эстелла?
Все, кто мог говорить, стали заверять, что никто не слышал об этой женщине и, уж конечно, не знает, где она.
Хокер покачал головой скорее разочарованно, чем сердито.
— Очень, просто очень жаль.
Бун от всей души согласился.
— Если бы вы только сказали нам, то мы с Хокером, может, и прекратили бы все это.
— Как ты прав, таран ты мой пробивной. Мы бы пошли на попятную.
Кто-то из отдела кадров прохныкал, что никто даже не понимает, о чем они говорят.