Шрифт:
Встреча на кладбище
Он сидел на ограде, воткнув свой эсток в землю. Руки его были сложены на рукояти меча. На них он положил подбородок.
Перед ним была братская могила. Под камнем лежало триста мужчин. Единые в жизни — единые в смерти. Женщины, которые остановили их, лежали недалеко, но каждая в своей могиле — некоторые получили место авансом.
Я узнал его, еще не видя его лица. Узнал, хотя мы с ним никогда не встречались — это было неважно. Ведь когда-то я был им.
Я понял: сын все же пришел к отцу. На могилу.
На муниципальном кладбище в Тебро сидел…
— Ади Реннер!
Он ударил мгновенно, даже не глядя — просто распрямился на звук, и в меня полетела земля, захваченная лезвием.
Я ушел кувырком, в движении освобождая саблю. Следующий удар я сбил стоя на коленях, затем поднялся и ударил сам.
Мы кружили меж могил — я попытался навязать ему ближний бой, но он держал расстояние. Он дрался спокойно и с легкостью необычной для такого оружия. Реннер фехтовал одной рукой, лишь в ударе добавляя вторую. Причем совершенно невозможно было предсказать, в какой руке окажется меч после очередного удара.
Я пытался творить бой, но все мои попытки разбивались о его железный прагматизм. Его дыхание оставалось ровным, хотя дрались мы довольно долго. Особых ошибок никто не делал — он раскрошил гипсовый шар на ограде, я срезал ветку над его головой. Я не пытался вывести его из себя разговором — такие бойцы, как правило, были молчаливыми. И я очень удивился, когда он вдруг не закончил атаку и заговорил:
— Может, не будем пугать ребенка?
Какой ребенок? — не понял я, но шагнул назад и вправо.
И тогда я увидел ее: меж двух могил стояла девчушка, лет восьми, в простой рубахе, волосами цвета спелой пшеницы и васильковыми глазами. Она смотрела на нас удивленно, но совсем без испуга. Я сделал еще полушаг назад и кивнул:
— Согласен.
Реннер положил меч на плечо, я тоже убрал саблю. Потом Ади наклонился и сорвал с могилы цветок, такой же голубой, как и глаза девчушки:
— Держи, — сказал он, протягивая ей цветок. — Это тебе.
И мы пошли аллеями кладбища, плечо к плечу, как друзья, которые давно знают друг друга. В определенном смысле оно так и было.
–
В тот год своей резиденцией я выбрал постоялый двор, достаточно большой, чтобы вместить всю мою свиту. Дела предпочитал обсуждать в харчевне напротив. Харчевня, равно как и постоялый двор, обслуживала только моих людей. Впрочем, в гости к нам никто и не набивался. За мной там всегда был стол.
Когда мы переступили порог, разговоры почти сразу затихли — Ади узнали многие. В ином бы месте его появление вызвало бы переполох, если не панику. Здесь же живая пружина напряглась — и на мгновение мне самому стало страшно. Но я сделал знак — все нормально, продолжаем отдыхать…
Пока слуги накрывали на стол, я ломал голову, что мне сказать. Я не понимал, зачем сажал его за свой стол — мы легко могли бы разойтись на первом перекрестке. Право слово — нашел себе товарища…
— Где ты пропадал?.. — наконец спросил я.
— Раны зализывал…
Ну да, мог бы и не спрашивать. Мне было бы интересно узнать, кто его приютил, но вместо этого он рассказал о той переправе. Как, оказалось, попало в него семь стрел, но серьезными ранениями было только два — в плечо и чуть выше пояса. Затем одна стрела вошла в руку, дальше он пригнулся к гриве лошади, и еще четыре достало его по касательной — довольно кроваво, но, в общем, не смертельно. Он свалился с седла в реку — к его счастью, течение было быстрым и к тому времени, как он сбросил тяжелую куртку, его сильно оттащило вниз по теченью.
— Ну что, за встречу? — спросил я, разливая самогон.
— За нее…
Он выпил, смахнул стакан с губ и со стуком, поставив его на стол, накрыл рукой. Его рука дрожала. С миски Ади подцепил вареник и бросил его в рот, прожевал и выплюнул косточки.
— Что мне не нравится в варениках с вишнями, так это косточки, — попытался пошутить я.
Он кивнул и пододвинул миску поближе. Ади не столько пил, сколько закусывал — было видно, что он просто голоден. Я позвал слугу и попросил добавки — Ади кивнул в знак благодарности. Где бы он не скрывался, что-то выгнало его в путь, и я сомневался, что это была его первая дорога — просто он проделывал ее в одиночестве не попадаясь никому на глаза, обходя города и деревни…
Из дальнего угла донеслось:
— Знаешь, почему кобылы легче берут барьер, чем жеребцы? Им ничего не мешает…
Кавалерийский юмор — ответом был кавалерийский же хохот, более похожий на лошадиное ржание.
— Твои люди, — сказал Ади, даже не спрашивая а утверждая и немного осуждая.
— Что делать… Они хорошие бойцы. — Я разозлился на себя, что оправдываюсь. Но я сделал им пару знаков ручным кодом, они молча поднялись и вышли.
Я пристально смотрел на него, пытаясь убедить себя, что мы с ним разные — но это было не так. Он был моих лет, моя одежда, пожалуй, была бы ему в пору. Даже если считать правдой треть от слухов, получалось, что он убил за сотню людей. Я попытался прикинуть, сколько раз приходилось убивать мне — но сбился со счета. Значит где-то рядом…
— Ты так и не сказал, что заставило тебя воскреснуть.
— Веришь ли — был бы рад остаться мертвым, но кто-то вечно претендует на мое место в мавзолее…
Он осмотрелся вокруг и бросил:
— Меня не любят в этом городе…
В этой стране, в этом мире, — добавил я мысленно. Но вслух сказал:
— Не волнуйся, сегодня ты мой гость.
— А что будет завтра.
— Завтра будет завтра….
Но когда наступает завтра — оно умирает, перерождается. Оно перестает быть «завтра».
–
А на следующий день было жуткое похмелье.
Маленькие стекла, через которые проникал свет в комнату, запотели и, казалось, что на улице стоит жуткий туман. Перегаром разило так, что было противно, хотя за ночь я вроде бы должен был к нему привыкнуть.
Хотелось пить — на подоконнике стоял кувшин с букетом. Я выбросил цветы в угол и попытался сделать глоток, но вода была теплой и вонючей, и я выплюнул ее обратно в кувшин. Обернувшись, я увидел, что Ади проснулся. Перед тем, как ложиться спать, он развернул свою кровать прямо к двери, так что теперь никто не мог войти, не потревожив его. Теперь он сидел, оценивающие глядя на меня: