Люди, дружившие со смертью
Шрифт:
– Ты уже в курсе? – спросил он и уточнил, – тут есть пару слов и о тебе… Я не стал спрашивал, что за слова то были – просто кивнул. Отрицать было глупо. Ади поднялся, подошел к окну и одернул штору. За окнами во всю шумело утро, Ади распахнул форточку – холодный утренний воздух тут же влился в комнату.
– Закрой форточку – холодно же… – Возмутился я.
– Прости… Ночным письмом мне рекомендован холод. Да и вообще – свежий воздух всем полезней. Затем Реннер забросил за спину меч, завернутый в ножны и принялся затягивать ремни:
– Собирайся, пошли прогуляемся… Я поднялся с кровати. В наших комнатах было довольно тепло. Вдоль одной стены шла вытяжная труба камина в центральном зале первого этажа. На остальных стенах висели ковры, которые глушили звуки и не давали комнате быстро остыть. В окнах стояли двойные рамы, что не запотевали даже холодными ночами. Да и вообще – наш этаж был довольно теплым – чем выше дом, тем теплей было у на верхних этажах. По опыту птицы я знал обратное – чем выше подыматься на улице, тем холодней становилось. В вышине ветер уже не цеплялся за деревья, не натыкался на холмы. Где-то я слышал, что земля круглая – с высоты она именно так и выглядела. Если это так, то все понятно: тепло от земли восходит вверх и чем выше, тем на большую площадь ему приходиться рассеиваться… Когда я пристегнул саблю, Ади уже стоял у выхода из комнаты и сжимал дверную ручку.
– За лекарством пойдем? – предположил я.
– Нет, за булочками. Не знаю как ты, но я есть хочу.
Памятник скальду
Говориться же – история повторяется дважды. Один раз как трагедия, другой раз как фарс. Да нет, неправда все это… История может повторяться и два раза и поболее, может и вовсе не повторятся. Имеет такое право – быть неповторимой. Меж тем, совсем необязательно, чтоб она повторилась как фарс – а что будем делать, положим, с оперой и другими видами драматургии. Все может повториться лишь с минимальной вариацией. И не обязательно, чтоб события были такими вот глобальные. В Тиире я в который раз растер ноги. Я носил эту беду с собой еще из Тебро За неделю до отъезда оттуда, я купил себе новые ботинки, думая, что потихоньку стану их разнашивать, одевая то старые, то новые. Но в толчее рынка кто-то наступил мне на задник и оторвал подошву на старых ботинках. Выбор был невелик: или ходить в старых, каждое мгновение думая, что никто не увидит дыры на заднике. Или же не думать ни о чем – просто слушать боль. Идти походкой ожившего памятника – тяжеловесно переставлять ноги, стараясь не сгибать колени. Думаю, что у русалки, которая поменяла хвост на ножки, а затем каралась болью за каждый шаг, был реальный прототип. Вероятно, у автора просто были тесные ботинки. Ну сапоги или башмаки. Что там он еще носить мог? Не дамские же туфельки? И они терли, и боль была как острие шпаги – через всю ногу и тело
– прямо к сердцу. Я думал, что разношу их в дороге, но большую часть дороги я проводил в седле. Но стоило мне спуститься на землю и идти своими ногами, как мгновенно в ботинках начинала хлюпать кровь. Все было бы ничего – еще бы неделю и я бы что-то разносил бы то ли ноги, то ли ботинки. Но из-за угла уже скалилась зима, и скоро мне надо было покупать сапоги. А может, все было не так? Может, сюжет здесь побанальней – вышли за булочками, а попал в историю. Хотя, я думаю, в историю мы бы все равно попали – она просто ждала нас на пороге, как иной пес ждет появления хозяина. Мне достаточно было просто открыть дверь, сойти к ней по лестнице и идти по городу уже вдвоем – я и история. Думаю, когда мы с Ади вышли из дома, она уже следила за нами, шла тихим, неритмичным шагом – влево, вправо, остановка, перебежка… Но мы не оборачивались – ни я ни Ади в этой провинции особых преступлений не совершали, а потому шли со спокойной совестью. Но оружие, конечно, мы снимать не стали…
Вообще-то ходить в городе с боевым оружием – дурной тон. Конечно же, ходить вовсе безоружным – попросту опасно для жизни. Но с иной стороны, мне встречались люди, которые предпочитали драться лабрисами или боевыми молотами. На поле брани это было смертельное оружие, но в городе оно выглядело не к месту устрашающим и вгоняло в бледность застенчивых мадмуазелей. Посему, в поход я брал одну саблю, а в городах примерял совершенно другую
– в дорогих ножнах, с темляком на рукояти. Она больше походила на украшение и весила меньше, чем боевое оружие. Сабля, конечно, была неплоха, но драться мне ею было непривычно. К тому же стоила она изрядно – на лезвии была вытравлена целая картина, рукоять украшал крупный карбункул. Посему, щербить ее не хотелось. Я считал так – случись что в городе, можно отбить первый удар, ввязаться в драку – а там или добыть иное оружие, или подмога какая – никакая подоспеет. Но в дорогу я ее, разумеется, не взял – подмоги ждать было не от кого, да и на легкую прогулку я не надеялся. В Тиире не было недостатка в вооруженных людях, но их оружие было скорей городским, вроде абордажных мечей или гладиусов – мечи которым хорошо махать в узких переулках и в больших потасовках. Наше оружие было совершенно иным, равно как и наша одежда. Спасало нас только одно – чужаков в городе было много и без нас. Ади оказался верен своим словам – для начала он повел меня на базар. Но на торговцев наша одежда и оружие не произвели никакого впечатления. Напротив, решив, что мы не местные, а стало быть клиенты не постоянные, они решили на нас сделать выручку.
– Сколько стоит дюжина булочек? – спросил Ади у ближайшего торговца сдобой.
– Пять… Ади поморщился – было дороговато.
– Давайте за три?… – начал я, собираясь сторговаться на четырех. Но все оказалось не так просто:
– Семь!
– Да что за манера торговаться, – возмутился Ади. – Пошли отсюда – можно подумать, что булочки есть только у них… Но, как оказалось никто не продавал булочки дешевле чем за полушку, ну или шесть монет за дюжину. Если мы отходили и возвращались, то нам говорили цену на монету больше.
– Так торгуются только в Тиире… Проведя на базаре где-то с час, мы, наконец, купили булочки по пять с половиной у старушки, коя только пришла на базар и еще не успела примкнуть ко всеобщему заговору. Ади тут же умял одну.
– Веришь, – сказал он, – я не наелся. Я верил – со вчерашнего вечера я вообще ничего не ел. После базара Ади все же направился в аптеку. На этом месте я попросил пощады. Аптеки всегда наводили на меня тоску – своим запахом, настроением, и если бы мне пришлось рисовать преддверия Ада, одно бы я нарисовал в виде аптеке. Не к добру спокойные люди, жесты, медлительные, будто в меду, движения людей, что пришли сюда с предчувствием беды или с оной за спиной. Ади согласился и оставил меня на пороге. Оставшись один, я тут же забежал в ближайшую лавчонку, купил снеди и вина. Затем, подумав немного я попросил нацедить два стакана пива. Старик-лавочник осуждающе покачал головой – время было все же ранним даже для пива. Но ничего не сказал – деньги оказались сильней. Пена на кружке оседала медленно, я дунул, освобождая на поверхности маленькое коричневое озерцо. Сделав глоток из него я понял, что пиво здесь варить умеют. Вернувшись на крыльцо аптеки, Ади я не застал. Отсутствовал я недолго и решил, что Ади еще в аптеке. Пока я ждал, пиво из кружки перекочевало в мой желудок, равно как некоторая часть снеди была переквалифицирована в закуску и съедена. Но Ади все еще не было. Я забеспокоился: а не ушел ли он в мое отсутствие. Недолго думая, я в вошел в аптеку. Ади был там, и кроме него посетителей не было. Аптекарь возился за своим столом, растирая и смешивая компоненты лекарств по рецептуре Ади. Когда я вошел, он вопросительно посмотрел на меня. Вместо ответа я отдал Ади его стакан пива. Аптекарь кивнул и продолжил свои занятия. Надо отдать должное, аптека была довольно дорогой и сильно отличалась от тех, которые показывают в театрах. Запах был все тот же – странно, но во всех провинциях и во всех городах аптеки пахнут одинаково. Можно подумать, существует всемирный заговор, этот газ производят в тайной лаборатории, затем развозят в бутылях и выпускают в аптеках, дабы показать, что это часть одного братства. Но здесь не было черепов и пыли. Зато в окна сумма вложена была порядочной – свет падал даже с потолка. От нечего делать я бродил от витрины к витрине, рассматривая их содержимое. В голове все вертелась пьеска, которую играли в театре Кольдигана.
– Скажите, а вот это вещество ядовито? – Я ткнул пальцем в первую попавшуюся мензурку.
– Ядовито… – ответил аптекарь, даже не оборачиваясь в мою сторону.
– Но вы даже не посмотрели.
– А зачем? Все вещества ядовиты, даже вода – выпейте десять пинт и посмотрим, чего с вами будет.
– Скажите, а у вас есть настоящие яды. Аптекарь всмотрелся в меня внимательно:
– Вас интересуют яды?… Что-то специальное или праздный интерес?…
– Не хочу показаться профаном, но скорей второе…
– Коль вы все равно покупать не будете, то я скажу честно – из ядов у меня только мышьяк – крыс травить, да зубодеры покупают. Но сочинить могу из любых веществ. Даже сложный, двухкомпонентный коагуляционный яд – такой в этой провинции никто не сделает.
– И есть спрос?
– Ну что вы. Просто в юности я писал магистерскую работу по ядам. Могу лекцию прочесть… Скажем… Идите сюда… Он подбежал к двери и закрыл ее на засов, потом повел нас в помещение за лавкой. Там стояло несколько вытяжных шкафов, один был закрыт и в нем стоял горшок с цветком.
– Что это такое?… – спросил я.
– Pseudorosa… – аптекарь произнес звуки быстро, что я сперва не расслышал.
– Что?…
– Псевдо роза. – повторил аптекарь. – То бишь, роза ложная… Теперь ей заинтересовался Ади:
– И что в ней ненастоящего? Шипы на месте, цветок похож, может быть запах?…
– Вот именно – запах. Он почти не отличим от запаха обычной розы, но стоит вдохнуть его – и смерть приходит за считанные часы. Особенно популярен среди обманутых любовников – стоит подарить обманщице букет всего с одним таким цветком, как ее участь решена.