Люди, дружившие со смертью
Шрифт:
– Так что иди, спи… Проснись и врачуй души – этим тоже кто-то должен заниматься. Я повернулся на другой бок, давая понять, что разговор закончен. Мориц действительно пошел прочь. Но, подумав, я опять заговорил:
– Малыш, одна вещь…
– Да?..
– Постарайся не думать о том, что ты кого-то убил. Забудь.
– Хорошо… Но я отлично знал – забыть об этом невозможно.
Утром я рассказал о нашем разговоре Ади. Он кивнул головой в знак одобрения моих слов, но спросил:
– Когда и как ты убил первого?
– В шестнадцать. Это был бой. Говорят, я там убил троих, но я даже не помню их лиц.
– А я… Самое смешное, что ситуация была чем-то похожая с Морицем… Мне было четырнадцать, меня обозвали выродком, я схватился за саблю… Противник был старше, тяжелей и умелей меня. В первую минуту драки я понял, что зря я ввязался, что у меня нет шансов кроме как достойно умереть. Он бы разделал меня под орех… Собственно уже началось – распанахал мне левую руку, что шрам видно до сих пор. Но затем случилась сущая нелепица – он поскользнулся на моей крови, и мне оставалось только подставить саблю на то место, куда он падает…
– Ну ты же дрался! Ты смотрел на противника… А он мало того, что глаза закрыл, когда на него бежали, еще и…
– Ты что, никогда не общался с новобранцами? Да ты же сам был кадетом! Возразить было нечего. Бывало и хуже… Правда, гораздо реже. Такие часто гибли в первом же бою. Впрочем, бывали расклады, когда гибли все – и новобранцы и ветераны. Мне пока везло… Ну и что с того?
Конкуренты
По широкой долине бежала река. По обоим берегам было проложено две дороги. С правой стороны шел имперский тракт – прямой как стрела, со станциями, со столбами, отмечающими мили, пикетами. Вторая дорога шла вдоль левого берега, почти точно копируя изгибы русла. Это было так, потому что последняя была придатком третьей, гораздо более важной дороги – а именно реки. Именно по ней шли упряжки и люди, тянущие баржи. По имперскому тракту неслись гонцы, шли конвои под гербовой защитой, пылили войска с теми же самыми штандартами. Будь мы втроем, мы бы выбрали его, но медленный театральный обоз постоянно бы сгоняли на обочину. Здесь дорога петляла, шли мы, глотая пыль, но здесь было гораздо спокойней. Но, пройдя очередной поворот, Кольдиган привстал на козлах и стал вглядываться за реку. На имперский тракт, с проселочной дороги выезжала процессия, довольно схожая с нашей.
– Вот гадство-то какое! – Выругался Кольдиган. – Только вот этого-то нам не хватало для полного счастья! Под куполом трапеция, на трапеции – гимнаст. Все бы было бы хорошо, если бы канат не порвался…
– Отчего вы их так боитесь? – Спросил я. – Это что, разбойники, мытари?…
– Гораздо хуже – это конкуренты… – Он стеганул лошадь.
– За что? Лошадь-то не виновата?
– Мы должны быть в Найвене первыми!… А ну-ка, господин хороший, пересядьте-ка вы на свою лошадку, фургон легче пойдет… Я покорился. Колонна пошла резвее, но для соперника наш маневр не остался незамеченным: там тоже начали стегать лошадей кнутами. Тогда я еще заметил, что такими кнутами обычные возницы не пользуются. У них рукоять короче, а плеть длинней. Но все же где-то я их видел. Но где? И я вспомнил – в цирке у дрессировщиков. Я присмотрелся к надписям на фургонах и прочел: по тому берегу реки двигался цирк. Гонка продолжалась часа полтора, пока хозяин не крикнул:
– Хрен с ними, становимся на привал, не то кони падут… Но соперники, проехав, может, с полмили тоже остановились лагерем. Загорелись костры. Начали готовить обед, воду для похлебки оба лагеря брали из одной реки. Подойдя к кромке, наши спутники кричали:
– Мучители животных! Шарлатаны!
– Паяцы! Лицедеи хреновы!!! – отвечали им с того берега. Весь театр относился к противоборству серьезно, сам Кольдиган ходил чернее тучи. Зато Ади, не слывший особым весельчаком хохотал от души:
– Ей-богу, что дети малые! После обеда гонка возобновилась. Впрочем, назвать последующее гонкой у меня не поворачивается язык. Как только мы ускорялись, ускорялись и они, но стоило Кольдигану пустить лошадь медленней, они тоже тормозили, оглядываясь, ожидая подвоха. Потихоньку накал страстей стал стихать. Сперва я заметил, что Мориц стал засматриваться на тот берег. Будто нарочно… Да что там – наверняка нарочно, на пляже часто репетировала молоденькая жонглерша. Затем сошлись хозяева противоборствующих лагерей – Кольдиган и владелец цирка, дяденька невысокий, плотный, не иначе клоун в отставке. Поругавшись для приличия, они принялись обсуждать где были, кого видели, сколько получили за гастроль. Я смотрел и думал, а действительно – стоило ли нервничать: кому-то ближе театр, кому-то – цирк. Зрители-то у них разные.
А на следующий день слева над горизонтом появились дымы.
– Что-то горит? – поинтересовался Эршаль.
– Угу… Причем постоянно. Это сталелитейные мануфактуры в Лоте, – скоро трубы увидишь. Но еще раньше, чем появились трубы лотских мануфактур, справа начались предместья Найвена. А затем, почти одновременно появились трубы и крыши Лота и шпили домов и храмов Найвена. Сначала казалось, что эти города рядом, но по мере того как мы приближались, они удалялись друг от друга и от реки. Дороги разветвлялись, но Кольдиган держался центра. Наконец, когда мне уже начало казаться, что еще немного и Найвен с Лотом останутся за нашими спинами, Кольдиган натянул вожжи. Театр остановился как раз посредине между Найвеном и Лотом. Если говорить точней, то ровно между этими городами текла река, и с одного берега расположился театр, а с другого – цирк. Уже года два, как в провинции отменили закон, запрещающий бродячим театрам выступать в черте города. Ввели его в угоду муниципальным театрам, но закон оказался неудачным, и сперва на него все дружно начали плевать, а затем и вовсе отменили высочайшим рескриптом. Но некоторые театры по привычке в город не заезжали. Кольдиган решил остановиться у реки по причине того, что вода и прилегающие земли считались экстерриториальными и никому не принадлежали. Таким образом, платить за место не приходилось, оставалось лишь уплатить в местную казну привычный налог с прибыли. Цирк стал тут же, через реку. Они начали вколачивать колья, натягивать шатер. Театр начал ставить сцену. Кольдиган, ругаясь на дороговизну, достал из сундука кипу листовок о представлении, чернила и принялся их заполнять. Затем разделил их – половину отдал Морицу и отправил его с Эршалем в Найвен. Попросив меня и Ади сопровождать его, сам же отправился в Лот…
Насколько я знал, Найвен и Лот основали примерно одновременно, даже, по-моему, Лот чуть раньше. Но если Найвен изначально строился как имперский город – почти столица с прямыми как стрела рокадами проспектов, сперва прочерченными на бумаге, а потом перенесенными на местность, то Лот же строился сам по себе – вокруг мануфактур на крошечных кусочках земли, будто пчелиные ульи, лепились домишки. Улицы прокладывались на глаз. Они были узкими и жутко путанными. Из-за этого городишко часто сгорал дотла. А когда к Найвену и Лоту подкатывалась война, то последний отдавали врагу, а защищали только Найвен. И если осада затягивалась, то от Лота оставалось немного. Но город опять отстраивали – до нового пожара или иной войны. И если Найвен рос, то Лот пульсировал: городишко – пепелище – городишко… Привыкнув к неизбежности бедствий и отстраивали его кое как – на скорую руку и из того, что было. О Лоте вспомнили тогда, когда Найвен все же стал столицей и его спутник тоже поднялся в статусе. До столицы было всего пять верст, и здесь останавливались караваны торговцев, жили служивые люди, которые из бедности или жадности не могли квартировать в столице. Со временем они захотели сделать из Лота отражение столицы – выложили улицы камнем, постарались выпрямить и распрямить то, что можно было назвать проспектами. Открывали театры, строили храмы. Льстиво называли свой город Второй Столицей. Только все было напрасно – труба все же оставалась пониже да и дым – пожиже… Дух этого города оставался сильней. Может, в этом были виноваты те же узкие и путаные улочки – полиция их не могла патрулировать их при всем своем желании, и вор на своих двоих легко уходит от конного патруля. Да и люди здесь были мелочней, беспокойней и никакой снобизм не мог этого скрыть. Наверное, гарь былых пожарищ въелась в кровь, стала сильней их и уже передавалась по наследству. Казалось, такие города должны были бы рождать сверхлюдей – стремительных и безапелляционных. Но если это и происходило, то они быстро съезжали в Найвен, предпочитая быть столичными парвеню, нежели местечковыми аристократами. Здесь великие мысли кипятятся заживо и развариваются на множество мелких. Люди здесь были холодны – и грелись спиртным. Владельцы мануфактур жестко карали за пьянство в цехах, но за воротами сами же продавали дрянной самогон. Этот город невозможно было любить, и нам надо было пройти мимо. Но мы этого не сделали.
Кольдиган взял нас в Лот, вероятно опасаясь дурной славы этого города. Несмотря на ученые речи Эршаля, он считал того детиной недалекой, оттого его и Морица послал в безопасный Найвен. Конечно, это было преувеличением – на улицах Лота никто никому посреди дня все же горло не резал, кошелька не отнимал. Напротив, на наше оружие смотрели косо, и все больше со спины. В глаза не смотрел никто, пьянчужки на летних верандах, стоило нам подойти, начинали сосредоточенно рассматривать содержимое своих кружек. Но на нас обращали внимание, и достаточно было нам приклеить куда-то объявление о спектакле, тут же собирались люди, неграмотные искали знакомые буквы, грамотные читали:
– Спектакль… – разочаровано бурчали в задних рядах, а мы думали имперский сыск кого-то шукает… Афиши клеили в людных местах – возле базарчиков, шумных кабаков. В городе были доски и тумбы специально предназначенные для таких целей. Пока Кольдиган возился с клеем, Ади успевал прочесть чужие:
– Смотри, чего пишут, – толкнул он меня под локоть. Мы прочли объявление, на которое указал Ади. В нем значилось: «Из дома по улице Садовой сбежала гадюка. Нашедшему просьба вернуть за вознаграждение. Страдают дети.»
– Ничего не понимаю, – признался я. – Какая на хрен гадюка, какие дети?…
– Вероятно, гадюкины, – Ади вырвал из-за уха Кольдигана карандаш. – Дай сюда!!! Ади зачеркнул «убежала» и сверху написал «уползла», а снизу дописал: «Нашедшему – вечная память!!!» Рядышком висел лист, с которого дожди смыли почти все написанное – остались лишь сиреневые разводы. Ади хохотнул и написал: «Объявление». Задумался и продолжил с новой строки: «Объявлю войну. Недорого. Торг уместен». Израсходовав все афиши, вернулись к труппе. Там уже во всю готовились к вечернему спектаклю. Фургоны развернули в коробочку, образовав вроде зала под открытым небом, на двух телегах ставили сцену. За работой актеры, может быть в последний раз перед спектаклем, повторяли свои роли. Со стороны это выглядело как безумие. В подготовке к спектаклю принял участие и Эршаль. Он помогал ставить сцену, один таскал огромные декорациями. Когда ставили помост, одна балка сошла с направляющей, пятеро мужчин отскочило, но тролль поймал ее, поднял и завел на место. Видя это, к нему подошел владелец цирка.